Юрий Кувалдин - День писателя

— Какая же я дура!

На глазах ее показались слезы.

Судя по заявке, в которой значился Вадим, Марина обратила на него внимание. Однако Чистопрудов, недовольно хмыкнув, Вадима из заявки вычеркнул и вписал его в ту, где требовались «десятки».

Вадим огорченно сказал:

— Вы не должны так поступать, поскольку оператор сам просит. Я же не нанялся таскать эти бочки по заводам, где снимают сплошную липу!

В маленькое окно с антресолей виден был двор, большой корпус студий, где в тепле работал Слава, видны были ворота, наклонный люк в подвал.

Чистопрудов принял позу, какая подобает начальнику, и громко высморкался в синий клетчатый платок.

— Ну, этто… мы поглядим! Липу! Сопли утри сначалова, хм. Поедешь туды, куды пошлють! — сказал он.

Вадим с неприязнью посмотрел на этого плохо владеющего родным русским языком человека, надулся и нахмурился.

— Вы говорите со мной почтительно и не тыкайте! — сказал Вадим.

— А, чтоб тебя… — проворчал Чистопрудов, поднимаясь и задевая головой в мерлушковой шапке низко свисающую лампу. — Иди, пацан, «десятки» грузить.

Вадим помялся и несмело пошел вниз по лестнице. В это время со двора послышалось урчание грузовика.

Черные прожектора, размером с «диги», но чуть полегче, выносили вдвоем с Бычком, который все время почему-то подмигивал Вадиму. Когда садились в автобус, Бычок спросил:

— Будешь?

Вадим отрицательно покачал головой, а Бычок, отпив из горла рыжего портвейна, передал бутылку по кругу. Бригадир Кусков, коренастый, маленький, с красным грубым лицом, перед тем как выпить, протер горлышко полой желтого армейского бушлата. Выпив, сказал:

— Ну, значит, вот… Теперь мы на месяц, значит, того… Вместе… Надо сброситься, — и снял с головы шапку, в которую кинул скомканную трешку.

В автобусе поднялся веселый гул, осветители оживленно копались в карманах, выгребая рубли и мелочь, у кого сколько было. Чтобы не выглядеть белой вороной, Вадим швырнул в шапку свой обеденный рубль. По просьбе Кускова шофер тормознул у гастронома. Набрали портвейна и поехали на площадь Журавлева в Телетеатр.

Пока ехали, Кусков говорил хрипловатым, простуженным голосом:

— Вчерась, наконец-то, развелси. Эх, братва, мой вам совет: не женитесь вы на стервах. Всю кровь выпила, сволочь! От тебе, гундосит, вином каждый день пахнет! Фифа какая! У самовой отец не просыхает, самогонку варит, а мене все брешет, чтоб я энтим… приличным был! Как приду домой, так скандал! А я что, не мужик, что ли? Рази мне выпить нельзя? Да без вина на Руси ни одно дело не делаетси! Открывай, Бычок!

Бычок быстро распорядился и пустил бутылку по кругу. Когда очередь дошла до Вадима, он широким жестом взболтнул жидкость в бутылке и, перевернув, приставил к плотно сжатым губам. Лишь по губам чуть-чуть потекло. Передал бутылку следующему.

Чтобы не таскать «десятки» с грузовика, Вадим ухватился за толстый и тяжелый магистральный кабель, который был в автобусе, выволок его на снег и спросил у Кускова, где будет подключение. Бросив концы кабеля у энергетического щита с тыла Телетеатра, Вадим потащил другой конец через черный ход, через сцену в зал, где уже другие осветители устанавливали на треножники штативов огромные черные прожектора с рифлеными стеклами, защищенными металлическими сетками.

Кусков, от которого сильно пахло портвейном, ходил по залу среди кресел партера с видом метрдотеля дорогого ресторана, чему способствовал лоснящийся от старости черный пиджак и белая сорочка с черным галстуком.

Вадим подтащил конец кабеля к большой распределительной коробке, нагнулся, перевернул коробку и накинул крючки клемм на стержни болтов, привернув клеммы накрепко ушастыми гайками. Затем сходил с Кусковым и электриком Телетеатра к щиту, который на минуту обесточили, подсоединили кабель клеммами к специальным зажимам, и врубили нагрузку.

Разбросали шнуры к софитам, подсоединили, после чего сам Кусков воткнул рубильник на коробке, а вслед за тем — и на каждом приборе. Зал и сцена ярко осветились.

Кусков скрестил руки над головой и крикнул:

— На сегодня хорош! Все свободны… Завтрева к шести вечера прямо сюды…

Вадим радостно взглянул на свои черные от кабеля ладони. Пока мыл руки в туалете, думал об Ольге Игоревне, дома ли она сейчас или на работе, думал и о Славе — где он? Жаль, что нет у них дома телефона. От администратора Телетеатра позвонил на студию, оказалось, что Слава сегодня выходной.

Вадим несколько огорчился.

Слава, выбритый, наодеколоненный, гладил брюки. В кресле дремал лохматый кот Васька. Ольга Игоревна еще не пришла с работы.

— А, старичок! — сказал приветливо Слава, когда Вадим вошел в комнату.

Дверь в квартиру ему открыла полная соседка.

— Только что в Телетеатр аппаратуру забросили, — сказал Вадим, чтобы что-то сказать. Разумеется, откровенничать о тайне тайн с кем-либо он не собирался, но чувствовал внутреннее напряжение: не догадывается ли Слава о чем-нибудь.

— Там клево работать, — сказал Слава. — Я однажды там пару месяцев кантовался. И палец о палец не ударил. Тяжело лишь в день приезда и в день отъезда… Вы с «десятками»?

Судя по спокойному тону, Слава, конечно, ни о чем не догадывался.

— Да. Восемь «десяток». Две на сцене по краям. Остальные в зале… Какую-нибудь муру будут снимать…

Слава усмехнулся и с долей некоторой надменности сказал:

— Это я свет заказывал. Да, старичок. Будем там работать. Съемка с монитора.

— А ты куда гладишься?

— А ты разве не знаешь, что у Жеки сегодня день рождения?

— Забыл.

— С тебя пузырь. Жека так распорядился. Сказал, увидишь Вадика, скажи, чтобы тащил пузырь.

— Ладно, — вздохнул Вадим и возбужденным взглядом посмотрел за перегородку.

Слава поставил утюг на подставку и громко сказал:

— Слушай, старичок! Я с матыгой лицевой счет разделил!

При слове «матыга» Вадим порозовел, но промолчал. Уж очень оскорбительным ему это слово показалось, но он не собирался воспитывать Славу.

— Отец потребовал, — продолжил Слава, надевая брюки. — К лету обещал квартиру… Но, — Слава грустно помолчал, — с женой. Говорит, что на одного меня провести через исполком не может. Там, говорит, очередь до второго пришествия. Женись, говорит, срочно. А где я сейчас жену найду, кругом одни б…! Что ты на это скажешь? — спросил он.

В это время кот принялся мусолить языком переднюю лапу и тереть ей за ухом.

Вадим задумчиво смотрел на кота.

— В этом вопросе, — сказал Вадим, — мне кажется, нельзя ни с кем советоваться. Это такое дело… загадочное, тайное, — он представил Ольгу Игоревну и покраснел, — что я не берусь тебе что-либо советовать…

— Это ты прав, старичок, — сразу же согласился Слава. — Дело щепетильное. Ты же должен понять меня, что я хочу по-настоящему жениться. Ну чтобы она меня любила и ухаживала, чтобы я ее любил, чтобы, как говорится, характерами сошлись.