Александр Проханов - Экстремист. Роман-фантасмагория (Пятая Империя)

Сарафанов знал, что подобные «полигоны», управляемые государственными чиновниками, на деле контролируются бандитами. Если вы инспектор или пытливый журналист, такой «контролер» примет вас в комфортном офисе, тут же, у ворот свалки. Нальет рюмочку коньяка. На обнаженной волосатой груди-толстенная золотая цепь. На бритой круглой голове подозрительно и жестоко мерцают стальные глазки. Под дверями караулят здоровенные битюги, похожие на палачей и надсмотрщиков. На эти «полигоны» попасть весьма затруднительно, ибо на них есть что скрывать. Под кучей пищевых отходов, без всякого досмотра, могут провезти контейнер со ртутью. Отсюда на колбасные заводы или магазинные прилавки могут отправить синеватую, облепленную мухами тушу коровы или слипшиеся, испорченные куриные окорочка. Катки вместе с мусором могут закатать обезображенный безымянный труп или важную криминальную улику. К тому же на таких «полигонах» за колючей проволокой трудятся десятки бомжей, нанятых за грошовую плату, перебирающие мусор, извлекающие из него цветные металлы.

Это маленький очаг рабовладельческого общества, где историк может наглядно изучить методы работорговли, способы наказания провинившегося раба, рационы питания из непроваренной каши, нехитрые забавы невольников в виде попоек под музыку старенького кассетника, а также показательные казни, когда строптивый раб забивается насмерть железной трубой, кладется под медленный оранжевый каток с шипами и многотонными валиками. Если искать в России самых несчастных, обездоленных людей, то это не матери-одиночки, не вдовы погибших десантников, не беженцы и погорельцы, а эти отверженные, потерявшие имена люди, выловленные умелыми ловцами в джунглях современной русской жизни, привезенные на коммерческий «полигон» для выполнения рабской работы. Роясь в отходах, они сами являются отходами «демократических реформ», которые превратили некогда могучую и цветущую страну в страшный мусорный «полигон».

Так думал Сарафанов, набредая на кучки бомжей, перебиравших мусор, участвующих, подобно червям или бактериям, в процессах гниения. Некоторое время спустя он услышал завывание автомобильной сирены. Далеко по «полигону» мчалась кавалькада, брызгали фиолетовые вспышки, сверкали лакированные машины. Колыхался в рыхлой колее тяжелый фургон. Кавалькада подлетела к помосту. На мороз высыпала возбужденная толпа, окружая шубами, модными долгополыми пальто, добротными дубленками поднявшегося из машины Верейко. Облаченный в енотовую шубу, с фиолетовым пышным шарфом, в меховом бобровом картузе, он выделялся из прочих своей экстравагантностью, подвижностью, властно-вальяжным видом. Все телекамеры устремились к нему. Журналисты прихлынули, протягивая диктофоны, как нищие протягивают за подаянием кружки. Косматые микрофоны, похожие на артиллерийские банники, разом взметнулись. Зрители, в предвкушении веселого скандала и необычного развлечения, надвинулись стеной, так что охрана, сцепившись руками, была вынуждена их оттеснять.

— Видите, мы приехали. Отказались присутствовать на правительственном приеме в Кремле. Не пошли на банкет в «Метрополь». Не явились на премьеру в Большой театр. Приехали на свалку, где в ужасающем положении живут граждане России, беззащитные и униженные русские люди. Наша партия — с ними. Наша партия — с теми русскими, кому отказано в людской жизни. Ведите сюда этих несчастных людей! Приглашайте русских бомжей! — он картинно размахивал меховыми рукавами. На его сытом, розовом лице шевелились маленькие плотоядные губы, похожие на двух гусениц. Во время пузырящейся речи брызгала слюна. — Ну где же вы, русские бомжи?

Гости расступились. Подгоняемые служителями в форме, приближалась группа бомжей, похожих на двуногих косматых животных, — так выглядели их лохмотья, нестриженные космы, нечесаные усы и бороды. Прижатые к груди, скрюченные руки казались обмороженными лапами.

— Вот вы где, люди русские! Вот он, великий русский народ! — Верейко полез в глубину шубы. Стал вытаскивать пачки денег, разбрасывал. Бомжи кинулись ловить. Хватали на лету купюры, ползали по земле, вырывали друг у друга, грызлись, верещали, как собаки, не поделившие кость. Телекамеры снимали. Гости смеялись. Курчавые банники, похожие на терьеров, сновали среди бомжей, еще больше усиливая впечатление звериной стаи.

— Когда мы придем к власти, мы объединим все помойки России, — вещал Верейко. — Соберем всех бомжей и устроим прием в Кремле. Подадим к столу лучшие блюда — черную и красную икру, балыки, фрукты, самые дорогие коньяки, «Хеннесси», «Наполеон». Выдадим каждому бомжу чистое белье, дорогой костюм. Подарим красивую женщину. Предоставим отдельную квартиру. А всех олигархов, всех, кто превратил нашу матушку Россию в помойку, мы отправим сюда, на свалку. Заставим разгребать отходы, выискивать объедки, чтобы они почувствовали вину перед народом.

Верейко говорил и сорил деньгами. Возвышался в своей дорогой, отливающей стеклянным мехом шубе над ползающими бомжами. Когда грязный нечесаный бомж, похожий на бородатого лесного колдуна, слишком близко подполз к блестящей туфле Верейко, тот пнул его. Бомж, легкий, состоящий из костей, волос и лохмотьев, отлетел в сторону. Камеры снимали, гости аплодировали.

— Не станем медлить, — обратился Верейко к гостям и репортерам, — начнем «Трэш-парад», который, я думаю, ничем не уступит «параду сорок первого года» или знаменитому «параду Победы». Мы хотим в аллегорической форме изобразить различные эпохи нашей великой Русской истории, которая хоть и распадается на отдельные части, но является в существе своем нераздельной. Вы увидите «Первую Империю» — Киевскую Русь. «Вторую Империю» времен Московского царства. «Третью Империю» Петра и Екатерины Великих. «Четвертую Империю» Сталина. И, наконец, рождающуюся у нас на глазах «Пятую Империю».

Сарафанова поразили слова Верейко. Неизвестно, как и откуда он узнал о симфонии «Пятой Империи», угадал ее содержание. Глумился над ней. Превращал в карикатуру и фарс. Извращал великую философию. Осквернял мистическую теорию. Верейко явился на свалку, чтобы превратить в мусор драгоценные тексты. Опорочить богооткровенные псалмы. Забросать очистками и объедками лучезарный кристалл.

Услышанное ожесточило Сарафанова. Его дух превратился в шаровую молнию. Воля заострилась, словно гарпун. Энергетическая, скрытая в груди установка готова была дунуть испепеляющим огнем, в котором воспламенится мерзкая тварь, задымится енотовая шуба, затлеет бобровый картуз, и два розовых, извергающих хулу червяка набухнут от жара и лопнут, расплескивая темную жижу.

Верейко взошел на помост, допустив к себе только избранных, тех, кто неизменно окружал его во время пресс-конференций, думских дебатов и ярких скандалов. Прочие гости, репортеры, охранники, окружили трибуну, на которой величественно, в пышном еноте, с фиолетовым шарфом, возвышался повелитель. Сарафанов остался в стороне, помещая Верейко в поле своей неприязни, как снайпер помещает цель в голубоватое стекло оптического прицела.