Александр Проханов - Экстремист. Роман-фантасмагория (Пятая Империя)

— Начинаем! — с вороньим клекотом воскликнул в микрофон Верейко, махнув рукой в сторону брезентового, стоящего поодаль фургона. — «Первая Империя» русских!

Брезентовый полог распахнулся, и на землю спрыгнули странные существа, в чем-то ярком, пестром, развевающемся. Потоптались неловко, а затем решительно двинулись к помосту. Сарафанов смотрел с изумлением.

Впереди шествовал бомж, рыжебородый, с плешивой головой, к которой был приклеен пучок мочалки. Полуголое тело покрывала хламида, слепленная из старых газет, оберточной бумаги и рваной дерюги. В руках он сжимал подобие меча из кровельной жести, на который была насажена гнилая тыква. Маршировал, зверски вращая глазами, рычал, показывая гнилые зубы. Раскрывал хламиду, обнажая срамное, грязное тело.

— Видите, вот князь Святослав!.. — комментировал Верейко. — Насадил на меч голову хазарина!.. С этого начиналась «Первая Империя» русских!.. С антисемитских выходок!..

Все аплодировали, смеялись. Телерепортеры снимали.

— А следом, видите, князь Владимир Красное Солнышко и два его неудачника-сына, Борис и Глеб! — Верейко хлопал в ладоши, приветствуя живописную группу. Ее возглавлял худой, страшно изможденный бомж с провалившимися затравленными глазами. На его плечах болтался плащ из мокрого, истоптанного половика. На голове красовалась рыжая коробка из-под торта, изображавшая нимб. В посиневших от холода руках был крест, сделанный из двух арбузных корок. Следом, верхом на палках, как на конях, подскакивали два бомжа, бородатые, в женских платьях, белом и красном, с рыжими, изображавшими нимбы коробками. То была кощунственная пародия на икону, где князья-мученики скакали вдоль днепровских круч на алом и белом конях. — Вот она, русская святость!.. Режут друг друга, а потом причисляют к лику святых!..

Сарафанова лизнул язык ненависти. Будто тонкая игла впрыснула в кровь раскаленную струйку.

— А теперь — герои «Второй Империи», которую также именуют Московская Русь!.. Где же вы, добры молодцы!.. — трескуче взывал Верейко.

Из фургона возникла другая группа, столь же пестрая и несусветная. Первым выступал хромой, опиравшийся на палку бомж с царапинами и ссадинами на лице. Он был увешан пустыми пластмассовыми бутылками, консервными банками, пакетами из-под сока и молока. Голову накрывала дырявая миска, а за плечами развевался полиэтиленовый плащ. За ним, верхом на бамбуковых палках с набалдашниками из пивных бутылок, гарцевали два молодца с багровыми от экземы, пропитыми физиономиями, держа в руках пластмассовые стаканчики с водкой и бумажные тарелки с тухлыми шпротами. Проходя мимо трибуны, выпили разом водку, закусывая гнилью.

— Это славный князь Дмитрий Донской и его богатыри Пересвет и Ослябя!.. Выпили фронтовые сто грамм перед Куликовской битвой… С тех пор не просыхают!.. — Верейко указывал тонким пальцем, на котором был виден длинный лакированный ноготь. — Следом идут великий князь Иван Третий и сам Иван Васильевич Грозный!.. Поприветствуем Государей Московских!..

Камеры жадно следили. Мохнатые микрофоны впитывали грассирующий, каркающий звук. Фотоаппараты мерцали вспышками, слепя двух идущих бомжей. Один, видимо, Иван Третий, нес на голове разодранный абажур, держал в руке мертвого, подмороженного голубя, которому была пришита вторая голова — герб Московского царства. Следом шел сгорбленный, чахоточного вида человек с козлиной бородкой, в разодранном полосатом халате, держа в руках заржавленный топор.

— Исполать тебе, Грозный Царь, доколе головы русские рубить будешь? Аль в Бога не веруешь? — Верейко гримасничал, прижимал к груди руки, картинно возносил их к небу, кланялся на все четыре стороны.

Сарафанов предпринял атаку. Мысленно нацелил в ненавистного фигляра огненное жало. Устремился, словно был на коне, сжимая древко тяжеловесного копья, вкладывая в удар всю свою разящую мощь, всю испепеляющую ненависть. Однако удар пришелся в невидимый щит. Копье сломалось. Встречный могучий толчок оглушил Сарафанова, едва не опрокинул. Фиолетовые пятна плыли в глазах, медленно собираясь в лиловый шарф, пышно цветущий на груди отвратительного святотатца. Верейко мельком посмотрел на Сарафанова, давая понять, что ответ был осуществлен с его ведома. Сверхразум угадывал намерения Сарафанова, наносил упреждающие удары.

— А теперь будет представлена «Третья Империя» Романовых! — Верейко изображал демиурга, создателя империй, господина исторического времени, выпускающего на сцену персонажей Государства Российского. Из фургона показалась очередная группа бомжей. Трясущийся, с облупленным лицом и кошачьими усами бомж изображал Петра Первого. Одна нога в резиновом сапоге, другая в валенке. На голове прокисшая фетровая шляпа, в руках древко с измызганной тканью. За ним топотали гвардейцы-преображенцы с мушкетами в виде обрезков пластмассовых труб. Екатерина Великая была представлена жирной, обрюзгшей женщиной с оплывшим, свекольного цвета лицом и хмельными блестящими глазками. Ее окружали вельможи, полководцы, придворные литераторы — все в разноцветном тряпье, иные с лентами из разодранных тряпок, с позументами из фольги, с орденами из консервной жести.

— Вот она, русская царица! — сокрушался Верейко.

Сарафанов ненавидел Верейко. Мерзкий клоун с помощью Сверхразума предугадал его появление на свалке. Сарафанову была адресована гнусная комедия. Его ослепительные откровения, касавшиеся русской истории, подвергались осмеянию. Ему наносилась смертельная травма, вонзался в сердце черный язвящий луч.

— А теперь, господа, внимание!.. Явление «Четвертой Империи» Сталина!.. Победа мировой революции на отдельно взятой помойке!.. — Верейко хохотал на помосте, и его хохот был над поверженным, опрокинутым Сара-фановым, над его кровавыми слезами, над его человеческой немощью, бессильной перед могуществом злого Сверхразума.

Появилась вереница бомжей. Впереди выступал Генералиссимус, с усами из металлической терки, в изношенном, в дырах и латках, военном кителе. Лампасы на замызганных брюках были нарисованы ядовитым томатным соком. На плечах вместо погон красовались фантики от конфет. У горла блестело бутылочное донце, символизируя Орден Победы. Вождь хромал, кривлялся, делал непристойные жесты. За ним толпились соратники — военные, ученые, писатели, балерины, спортсмены, все ярко и карикатурно одетые, несли символы своей профессии, найденные на свалке. Ученый тащил какую-то стеклянную флягу с металлическим змеевиком. Военный волок за собой жестяное корыто с надписью: «За Родину! За Сталина!». Колхозник был увешан гнилыми кабачками, прелой морковью, его голову украшал вялый капустный лист. Балерина с голыми венозными ногами то и дело становилась на носки, обмахиваясь веером из конфетной обертки. Процессию замыкал Юрий Гагарин, обмотанный серебристой изоляционной тканью, в шлеме из дырявого ведра с надписью «СССР», с картонными крыльями, делавшими его похожим на уродливого ангела.