Александр Проханов - Экстремист. Роман-фантасмагория (Пятая Империя)

Зуев умолк, беспомощно глядя на неживое, накрытое простыней тело. А Сарафанов, не решаясь прикоснуться к матери, боясь своим порывом и горем спугнуть последние признаки ее присутствия в этом мире, представлял, как мать, помещенная в барокамеру, в стальной и стеклянный кокон, обвитая проводами, пронизанная лучами, билась, звала, выкликала сыновье имя. Тянулась к иллюминатору, надеясь перед смертью увидеть сыновье лицо. Поникла с упавшей, недотянувшейся рукой. Это он, Сарафанов, поместил ее в эту камеру. Запер ее в электронной темнице. Подключил к проводам и приборам, а потом выдернул розетку.

От белизны кружилась голова. Белизна была анестезией, которая превращала боль в головокружение, в лунатическое скольжение во времени. Давнишняя, незабвенная елка, жаркий, таинственный сумрак. Мохнатая ветка, на которой горит розовая дивная свечка, качается серебряный дирижабль. Мать не видна, но она здесь, среди дивных блесков и волшебных запахов, родная, молодая, чудесная. Ее руки выступают из тьмы, вешают на елку чешуйчатую стеклянную шишку…

Они идут с матерью по вечернему переулку. Синие сугробы, желтые высокие окна. Мать, стройная, сильная. Мех ее шубы стеклянно горит, у говорящих розовых губ трепещет облачко пара. Он смотрит на нее снизу вверх, поражаясь ее благородству и красоте.

Он смотрел теперь на ее ссохшуюся седую голову, ее беззащитный хохолок, холодную в глазнице слезу, и душа оставалась закупоренной, запечатанной, как горло кувшина, в котором глубоко что-то клокотало и билось.

Его рассудок не умел объяснить, в какой ужасный завиток мироздания он влетел, какая спираль его замыслов, направленных на добро и святость, привели к смерти матери. Каким страшным грехом он отмечен, если задумал имперское чудо, а оно сделало его неотмолимым преступником.

Он беспомощно думал, глядя на мать. За больничным окном сверкал остановившийся вихрь, наблюдал за ним весело и жестоко.

Он посмотрел на материнскую руку, бессильно лежащую поверх простыни. Пальцы были белые, без единой кровинки, в безжизненных складках. Форма ее ногтей повторяла форму его собственных, но одна из этих форм была уже мертвой, перенеслась в инобытие, а другая, его, еще оставалась в этом одушевленном мире. И глядя на ее неживые пальцы, с которых природа скопировала его собственные, он почувствовал, как его начинают душить рыдания.

Ему вдруг почудилось, что кто-то тихо тронул его за плечо. Прикосновение света исходило из верхнего утла комнаты. Там, где белизна сгущалась в едва уловимую тень, присутствовал Кто-то незримый, дорогой и нежный. Присутствовала его мать. Смотрела на него, сострадала. Ей было жаль дорогого несчастного сына, укорявшего себя в непоправимом деянии. Мать смотрела любящими глазами, бесшумно шептала: «Лешенька, мальчик мой ненаглядный, очень тебя люблю!» И этот бессловесный шепот, невесомое прикосновение прорвали запечатанное горло. Оттуда вырвался булькающий, клокочущий вопль, излились рыдания. Сарафанов кинулся к матери, обнимал ее маленькое тело, целовал холодный лоб.

— Мамочка, родная, прости!.. Прости меня, мамочка!..

Зуев молча смотрел.

Опустошенный, залитый слезами, Сарафанов поднялся.

— Я вернусь… Я должен идти… — направился к выходу, где на улице, среди мороза и снега, танцевал огромный бесцветный вихрь.

Он чувствовал, как в город ворвалась свирепая, сокрушительная сила и громит ценности, которым он поклонялся, друзей, которые его окружали, замыслы, на которые были потрачены годы. Были убиты и обессилены полковник Колокольцев и атаман Вуков, генерал Буталин, коммунист Кулымов, отец Петр. Провалилась атака на посольство США, предпринятая «солдатом удачи» Змеевым. В панике бежал «русский хозяин», предприниматель Молодых. Самый любимый и дорогой человек, мать, умерла от его собственных рук, которыми управляла все та же злокозненная жестокая сила. Казалось, в городе действуют тайные агенты и осведомители. Ставят меты на тех, кто подлежал истреблению. Прикрепляют радиомаячки к их дверям и машинам. А потом по этим метам, по источникам наведения «работало» сверхточное оружие, прямо из Космоса, вырубая сподвижников и друзей. Оставался не тронутым верный помощник Агаев, затворившийся в «башне», в рабочем офисе. И его любимая Маша в маленькой уютной квартире, среди тихих лампад, где она укрылась от свирепого мира, взращивая их нерожденное чадо. Сарафанов боялся им звонить. Боялся телефонным звонком навести на них сверхточное оружие, направить ужасающий вихрь.

Сарафанов приказал шоферу направиться к «башне», чтобы уберечь от опасности последнего соратника — Агаева.

Поднялся на лифте на двадцатый этаж, где располагался его офис и перед входом с турникетами обычно дежурили охранники с рациями. Сейчас охранники отсутствовали. В тех местах, где всегда возвышались их тучные тела с громадными плечами, сейчас зияла странная пустота. Сарафанов прошел сквозь обесточенные турникеты в коридоры офиса. Все кабинеты были пусты. Лежали на столах рабочие бумаги. Стулья и кресла еще хранили в себе позы сотрудников. На столике секретарши красовался очаровательный букетик цветов. Но людей не было. Казалось, на бумагах, на стенах, на офисной мебели лежит едва заметный серебристый прах, легчайшая пыльца, оставшаяся от испепеленных людей. Будто здесь, в помещениях, была взорвана нейтронная бомба — рассыпала живую ткань на бесчисленные молекулы, сохранила неодушевленные предметы. Горели экраны компьютеров. Дрожали стрелки круглых настенных часов.

Сарафанов прошел в свой рабочий кабинет. Интерьер был нетронут. На столе сохранялся порядок. Полы оставались чистыми. Картины на стенах сберегали свою авангардную экстравагантность и яркость. И лишь в воздухе витал странный запах. Так пахнут террариумы, в которых обитают змеи и ящерицы.

При всей упорядоченности предметов и цветовых пятен, в кабинете было нечто, что беспокоило Сарафанова, нарушало геометрию и цветовую гамму. Что-то неуловимо сместилось и сдвинулось, тревожа зрачки. Картина Дубоссарского была поколеблена. Красные и зеленые люди двигались среди фиолетовых и лиловых зданий под иными углами, меняли всю перспективу кабинета, вносили в него иные пропорции. Сарафанов, пугаясь и еще не веря, испытывая головокружение, как если бы изменилась вся координатная сетка Земли, подошел к картине. Сдвинул холст. Увидел в стене деревянные створки, за которыми таился секретный сейф. Каждый раз, отмыкая сейф, он испытывал благоговение.

Дрожащими руками он растворил дубовые дверцы. Литая плита сейфа была приоткрыта, на колесиках замка был набран шестизначный заветный код. Сарафанов отворил сейф — внутри зияла пустота. Полки, на которых хранились прозрачные пеналы с дискетами и лазерными дисками, сберегалась коллекция чудесных технологий, которые ждали воплощения в «Пятой Империи», — драгоценное сокровище отсутствовало. В пустой нише валялся обрывок пакета, куда смахнули содержимое сейфа.