Йоханнес Зиммель - Весной в последний раз споет жаворонок

Она спросила:

— Какой смысл в фильмах, которые мы снимаем? Какой смысл во всей этой работе, которую мы на себя взвалили? Получается, что никакого. Получается, что все напрасно…

— Моя дорогая, — Гиллес встал и положил ей руку на плечо, — на самом деле ничто из того, что делается основательно, не напрасно. Но род, который не в состоянии извлечь уроков из прошлого, не имеет будущего. Не заслужил этого будущего!

— Нет! — возмущенно воскликнула она. — Нет, нет, нет! Я объяснила тебе свой взгляд на это — в Рио. Мы никогда не должны судить время, в котором живем.

— Верю, — согласился он. — Это произвело на меня большое впечатление.

Они стояли так близко, что чувствовали дыхание друг друга.

— Сегодня я задумался о том, — продолжал он, — почему люди отвечают молчанием на все происходящее. Отказаться? На это мы не имеем права? Даже меня, несмотря на весь мой пессимизм, начал захватывать этот проект, — особенно после того, как я познакомился с тобой, Изабель. И теперь мне ясно, насколько важно то, что мы делаем. И в истории порой происходили всплески разума, — сначала в малых группах, потом — как коллективный подъем…

Раздался стук в дверь.

— Да?

— Сеньор Гиллес, не у вас ли сеньора Деламар?

Он подошел к двери и открыл. Снаружи стоял второй консьерж гостиницы «Параисо», — маленького роста, с печальными глазами.

— Perdao! Сеньоре звонят из Парижа, — сказал он. Потом посмотрел на Изабель и закончил по-португальски: — Вам надо спуститься вниз, сеньора. Телефонная будка в холле.

Она побежала вниз по лестнице. В грязном холле консьерж открыл перед ней дверь телефонной будки. В баре все еще гуляли репортеры и телевизионщики. Они распевали какую-то скабрезную песенку на мотив «Non, je no regrette rien».

Изабель подняла трубку:

— Алло!

— Сеньора Изабель Деламар? — спросил женский голос.

— Да.

— Центральная телефонная станция. Международный переговорный пункт в Белеме. Разговор с Парижем для вас. Говорите, пожалуйста!

— Алло! — закричала Изабель. — Алло!

В трубке слышались треск и шум.

— Isabelle, ma petite! Это Герард!

— Боже мой, Герард! Какая радость! Как ты меня разыскал?

— Моник и я очень давно ничего не знаем о вас. Начали беспокоиться, — в первую очередь, конечно, о тебе. Я позвонил в Рио. Кларисса Гонсалес сказала, что вы улетели в Альтамиру на протестный конгресс индейцев. Но она не знала, где вы остановились. Я наудачу позвонил этому сумасшедшему продюсеру в Гамбург, месье Циннеру. Он назвал мне гостиницу «Параисо» и дал номер телефона. Гостиница-то хоть приличная?

— Конечно! Пятизвездочный отель.

— У тебя все хорошо, ma petite?

— Очень хорошо, — ответила она, чувствуя, как кровь прихлынула к щекам.

— А у остальных?

— Марвина сегодня избили… — она быстро сообщила подробности. — Как у вас дела, Герард?

— Вчера в институт приехал один мужчина, американец. Во всяком случае, он так представился и сказал, что он приехал один. Спрашивал, спрашивал, спрашивал… Может быть, вы прослушаете запись этой беседы? Мужчина очень интересовался, над чем вы работаете, что это должны быть за фильмы, кто финансирует. И особенно интересовался Маркусом Марвином. Хотел знать про него буквально все: о его прошлом, о его личной жизни…

— И что дальше?

— Мы с Моник сказали только, что мы старые друзья.

— А вы не спросили этого мужчину, почему он расспрашивает?

— Конечно, спросили.

— И что?

— Он сказал, что собирает информацию для справочного агентства по заданию какого-то клиента. Я спустил его с лестницы. Те, кто всегда подслушивают, могут это подтвердить.

— Странно…

— Поэтому я вас и предупреждаю. Марвин должен об этом знать!

— Я обязательно расскажу ему, Герард.

В баре запели очередную грязную песенку — на этот раз на мотив «La vie en rose».

— Как долго вы еще будете в Бразилии?

— Точно не знаю. Около двух недель. Завтра едем к золотоискателям.

— У меня есть для Марвина три отличных кандидатуры. Один из них может рассказать вам о скандале с диоксином, который отравил уже полмира. Не могу назвать по телефону его имя. Другой знает все об установках сжигания мусора и о спекуляции на отходах — фантастический мужчина! Его зовут Михаэль Браунгарт, он живет в Гамбурге. И еще один — эксперт по вопросам солнечной энергии. Один из лучших. Мой старый друг доктор Вольф Родер. Сделал грандиозное изобретение! Вы же не собираетесь делать акцент только на разрушениях, а хотите показать, как можно с ними бороться, верно? Предлагаю сначала поговорить со специалистом по диоксинам, потом приехать к нам в Париж. Лодер как раз здесь, вы познакомитесь и сможете поговорить о расточительном расходовании энергии. А потом отправитесь к Браунгарту в Гамбург.

— D’accord, Герард! [10] Согласен (фр.). Я позвоню и сообщу, когда мы вылетаем. Тогда ты сможешь обговорить сроки.

Она, не отрываясь, смотрела на исписанные стены телефонной будки.

— Ma petite! — донесся до нее через горы, леса и океан голос Герарда Виртрана. — А как ты? Чем ты занимаешься?

Она рассказала о том, что обсуждала с Гиллесом… как они вместе поужинали… сколько раз смеялись… историю с «Эменаро»… как он мил…

— Моник! — взревел Герард. — Наша малышка влюбилась!

После короткой борьбы за телефонную трубку послышался голос Моник.

— Mon petit chou, ты действительно влюбилась?

— Похоже на то.

— Какая прелесть! Он всегда мне нравился! Великолепно!

— Ты о ком, собственно?

— О Маркусе Марвине, конечно… Ах, этот…

Зачем я вообще призналась в этом? Просто потому, что они мои лучшие друзья. Просто потому, что надо было с кем-то поделиться.

— Не он? — спросила Моник. — А кто?

— Филипп Гиллес.

Молчание.

— Писатель? — спросила наконец Моник.

— Да, Моник.

— А он?

— Думаю, что тоже нравлюсь ему.

— Он сказал это?

— Нет.

— Послушай-ка… Вы не говорили об этом?

— Еще нет.

— На самом деле, он отличный мужик, — сказала Моник. — Известный во всем мире. Но не староват ли для тебя, Изабель?

Послышался голос Герарда:

— Ты все делаешь правильно, ma petite! Обнимаем тебя и желаем вам счастья, счастья, счастья!

— Спасибо!

Выхожу из будки вся мокрая. Счастье.

Я тоже желаю нам счастья. Мне и ему. И оно у нас будет.

Следующий день был еще более душным и жарким. Они взяли напрокат быстроходный катер со штурманом и поплыли по реке Ксингу — Гонсалес, Экланд, Кати, Боллинг, Изабель и Гиллес. Сюзанна осталась с отцом.

На Изабель были белые льняные брюки и голубая рубашка. Ветер трепал ее волосы. Водные брызги падали на лицо. Катер мчался вперед. Гиллес, сидевший рядом с Изабель, обнимал ее за плечи. Боллинг постоянно смотрел на них.

На корме катера сложили тяжелое оборудование и камеру. Бернд плохо выглядит, подумала веселоглазая Кати. Приблизив губы к самому его уху, поскольку все звуки заглушал ревущий мотор, она спросила: