Йоханнес Зиммель - Весной в последний раз споет жаворонок

— Филипп, сейчас речь идет об энергетической монополии!

— Меня уже довольно давно привлекает энергия, исходящая от женщины в романе.

— Прекрати сейчас же!

— И никаких размышлений о сюжете сегодня вечером?

— Для этого, — прошептала Изабель, — ситуация в каждом конкретном случае слишком серьезна.

— Союз, — сказал Лодер, и Изабель перевела, — одержал над Гитлером чистую победу — как незадолго до этого над Веймаром, а еще раньше над кайзером. Был рай на Земле! К 1939 году Союз достиг прироста энергоснабжения более чем на сто шестьдесят три процента. Можете себе представить, сколько они на этом заработали.

Гиллес спросил:

— Как возник этот Союз?

— Были два гениальных человека, — ответил Лодер. — Один — Хуго Стиннес. В 1898 году, будучи молодым предпринимателем и владельцем рудника, он услышал, что в Эссене собираются строить электростанцию. Он быстро раздобыл информацию и сообщил своим сотрудникам: можно продать уголь.

— Так двадцативосьмилетний Стиннес понял новую технологию, которая приводит в действие генераторы тока с паровыми машинами, потребляющими большое количество угля. Электростанции у владельцев рудников были постоянными клиентами. Молодой господин нашел свой способ сделать бизнес, не нарушая договора, согласно которому продавать уголь можно было только через синдикат. Он продавал электростанции, построенной рядом с его рудником «Виктория Маттиас», не уголь, а отработанный пар из котельного отделения рудника. Таким образом общество «Рейн-Вестфальская электростанция» с самого начала вырабатывала более дешевый ток, чем остальные.

— Снимаю шляпу, — сказала Изабель.

— Никакой, даже самой маленькой работы над сюжетом ce soir? — шепнул Гиллес.

— Тш! — шикнула она.

— Энергопромышленники были в таком восторге от Стиннеса, — продолжил Виртран, — что выбрали его в 1898 году в надзорный совет, несмотря на то, что у него не было ни одной акции их предприятия. Стиннес сразу же стал влиятельным человеком в обществе, и когда весной 1902 года в электропромышленности разразился кризис, ему нужен был только один шанс. Вместе со своим партнером по бизнесу, стальным королем Августом Тиссеном, который был старше его на двадцать восемь лет, он купил абсолютное большинство — восемьдесят шесть процентов! — акций Рейн-Вестфальской электростанции, стал председателем надзорного совета и до самой смерти никому не уступил этого поста.

— Двух более разных типов, чем эти двое из Мюльхайма на Руре, невозможно представить, — вступил Лодер. — Хуго Стиннес, чопорный протестант, верный муж и отец семерых детей. Август Тиссен, разведенный католик ростом всего метр пятьдесят четыре сантиметра, разругавшийся со своими сыновьями, поклонник крупных дам и любитель грубых шуток. Стараниями жены Клэр Стиннес всегда был одет в суконный костюм. Тиссен во всех жизненных обстоятельствах носил черный сюртук. Но несмотря на гротескное впечатление, которое производила эта пара, — они были братьями-близнецами в духе Шахта: банкиры, прогрессивные промышленники, создатели концернов, финансовые воротилы и трудоголики. Тиссен, к примеру, говорил своим директорам: «Прошу господ взять с собой на заседание бутерброды, чтобы не тратить время на обед».

— Тиссен и его партнер Стиннес к началу Первой мировой войны уже создали свою гигантскую империю, — продолжил Виртран. — Кайзеровский рейх попытался присвоить их богатство — и напрасно. Напрасными оказались и попытки после войны в Веймарской республике ограничить их влияние. Когда к власти пришли нацисты, они тоже попытались разорить объединение — и снова, не без помощи Шахта, неудачно. К 1945 году объединение было богатым и могущественным, как никогда раньше. Через двенадцать лет после смерти Гитлера в берлинском Дворце спорта «Отче наш» кощунственно изменился и возвещал немцам «новый рейх великих и благородных, и силы, и величия, и справедливости. Аминь». А гитлеровские генералы и адмиралы, потерпевшие крах в войне, ушли в отставку. А Гитлер в отставку не ушел. Он до самого последнего момента жил в своем бункере, посылал на смерть четырнадцатилетних, еще и поспешно женился. И только после этого, как вор, сбежал из жизни и от ответственности. А платить за него пришлось остаткам немцев, большинству из тех, кто верил ему до последнего, и немногим уцелевшим противникам.

— И с ними пережили и объединение, и закон 1935 года, при помощи которого то же самое объединение и сегодня работает в Германии и может делать все, что захочет, — сказал Лодер.

— Благодаря этому закону, — подытожил Виртран, — восемь великих задают тон производству и продаже электроэнергии в Германии — сколько и по какой цене. Они отравили природу. Едва ли кто-нибудь серьезно контролирует их. Они смотрят как на само собой разумеющееся на то, что их убытки восполняются за счет налогоплательщиков, а из прибыли не упустят ни пфеннига. И по сей день никто не рискнул разрушить могущество объединения.

— Мертва, — сказал доктор Хайнрих Брело. Он поднял руку женщины, лежащей на кровати, и отпустил ее. Рука безвольно упала на простыню. — Видите? Мертвехонька.

— Мы видим, доктор, — старший комиссар Роберт Дорнхельм дружески кивнул Брело. — Мертва, никаких сомнений.

— И никаких признаков, указывающий на причину смерти, — сказал Брело. — Ни малейших. Поэтому я и вызвал вас.

— Совершенно правильно поступили, — подтвердил пятидесятишестилетний высокий и плотный шеф комиссии по расследованию убийств с постоянно синими губами, которые многих заставляли думать, что у него больное сердце. — Благодарим вас.

— Не исключено, что Катарина Энгельбрехт убита, — сказал Брело. — Герберт Энгельбрехт, ее муж, тоже убит. При помощи цианистого калия.

— Верно, — подтвердил Дорнхельм, как обычно излучающий непоколебимое спокойствие.

— Но Катарина Энгельбрехт не была отравлена цианистым калием, — продолжал доктор, — иначе мы бы почувствовали запах. Пахнет чем-нибудь, господин Дорнхельм?

— Ничуть, — сказал тот и мечтательно добавил, — есть много способов убить человека.

— Да хватит, наконец, трепаться! — раздосадованно сказал прокурор Эльмар Ритт, вытирая носовым платком пот со лба. Вот уже два дня стояли невыносимая жара и духота. — Торговец оружием Герберт Энгельбрехт отравлен в следственной тюрьме Прогнейсхайм. Цианид был в пище. На волоске от смерти оказался Маркус Марвин, который сидел в той же камере. А у Катарины Энгельбрехт после смерти мужа произошел нервный срыв, и двадцать восьмого августа она была доставлена в этот санаторий. Здесь она находилась в состоянии каталепсии, из которого вышла во вторник, шестого сентября, — так написано в истории болезни. Ей продолжили курс лечения, и она быстро поправилась. Профилактическое обследование показало, что физически и душевно она была абсолютно здорова. Сегодня, тринадцатого сентября, вы, доктор Брело пришли в эту палату на вечерний обход около семи часов вечера и обнаружили фрау Энгельбрехт мертвой. В таких случаях вы обязаны оформить свидетельство и указать «естественную» или «неестественную» смерть. Если вы признаете смерть неестественной, то в ваши обязанности входит уведомление прокуратуры. Вы это сделали. Но как, черт подери, могло случиться, что сначала в тюремной камере отравлен муж, а потом в палате санатория умирает его жена, находящаяся под круглосуточной охраной? Ведь ты распорядился об охране!