Йоханнес Зиммель - Весной в последний раз споет жаворонок

— С 1934 по 1939 год он был президентом Рейхсбанка, — продолжал Лодер. — Очередной гениальный трюк привлечения иностранной валюты для нацистов. Финансировал Гитлера, которого презирал, и Вторую мировую войну. Всегда был верен своим друзьям — крупным промышленникам. В системе его жизненных ценностей они стояли на втором месте после Гитлера. Промышленности, говаривал Шахт, все равно, кто имеет реальную власть: стальной шлем или цилиндр. Но по тактическим соображениям одной стороне все же следует выказывать симпатию.

Гиллес рассмеялся.

— Когда он смеется, то выглядит моложе, — тихо сказала у плиты Моник. — Вы много смеетесь вместе, правда?

— Мгм.

— Когда позже Шахт попытался предотвратить наступающую инфляцию при помощи дальнейших военных кредитов, Гитлер не поддержал его, — говорил Лодер. — И тогда Шахт восстал против Гитлера. В 1944 году Гитлер упек его в концентрационный лагерь. Из-за «причастности к оппозиции» на Нюрнбергском процессе Шахт был оправдан. Оправдан! С 1959 года он был совладельцем Дома частных банков в Дюссельдорфе. Вот так! Тринадцатого декабря 1935 года Гитлер подписал сочиненный Шахтом энергоэкономический закон, и он настолько хорошо удался, что пережил и войну, и экономическое чудо, и уничтожение лесов.

— Изабель, cherie! — позвал Виртран.

— Да?

— Пусть Моник сама сварит кофе. Иди, переводи для меня. Я понимаю только каждое десятое слово. Ну, иди же скорей!

Она подошла и села рядом с Гиллесом. Он улыбнулся ей, и она улыбнулась в ответ.

— Теперь дальше, пожалуйста! — сказал Виртран. — Нацисты, мсье Гиллес, изначально были против такого закона, который практически всю власть передавал энергетическим концернам. Я кое-что понял из того, что рассказывал Лодер. Нацисты вначале хотели уничтожить эти концерны, но из-за Шахта у них не было ни малейшего шанса. И Гитлер так никогда и не догадался, что его надули и Шахт создал этот закон для своих друзей-промышленников — от энергетической промышленности. Шахт был настолько хитер, что счел необходимым включить в параграф — третий или четвертый — не что иное, как контроль государством за электроэнергетикой.

Виртран открыл другую книгу и передал ее Изабель. Книга называлась «Электрический город» и была написана Гюнтером Карвеина.

— Прочти-ка начало вслух, Изабель, — попросил он.

Изабель перевела:

— «Этот закон был подготовлен для того, чтобы показать ведущую роль энергетики для экономической и социальной жизни при взаимодействии всех задействованных сил экономики и общественных территориальных органов, в интересах общего благополучия использовать в экономике все виды энергии, гарантировать необходимое влияние общественности в вопросах энергообеспечения, предотвратить экономически вредные последствия конкуренции, содействовать целесообразному компромиссу при помощи объединенной энергетической системы и, учитывая все вышеперечисленное, сделать энергоснабжение максимально надежным и дешевым.» Уф-ф, ну и фраза!

Гиллес взглянул на нее с сочувствием.

— Это пишет Гюнтер Карвеина, — пояснила она, — заголовок: «Собрание планов. Не приводящих ни к каким последствиям, и неточных, позволяющих любые интерпретации, формулировок». Но именно поэтому ссылка на обязывающую преамбулу закона энергетического хозяйства сегодня является убойным аргументом в каждой дискуссии по реформам и инициативам. В соответствии с тем, что здесь предлагается, концерны находят или «недостаточную надежность», или «недостаточную дешевизну», но никогда «максимальную надежность и дешевизну»… А новым моментом стало то, что энергетика Германии была подчинена контролю министра экономики рейха. Все предыдущие попытки единого регулирования потерпели крах и были опротестованы другими государствами. Решающее значение имело, конечно, функционирование этого государственного контроля. В параграфе третьем это растолковывается так: министр экономики рейха мог требовать от предпринимателей, занимающихся энергоснабжением, любые сведения об их технических и экономических взаимоотношениях, как того требует закон. Согласно параграфу четвертому, предприниматели обязаны перед началом строительства атомных станций, их усовершенствованием, расширением или закрытием сообщать о своих планах министру, который может либо принять, либо запретить эти намерения, если они будут противоречить всеобщему благу.

— Да, но это же значит… — начал Гиллес.

— Подожди! — прервала Изабель. — Информационная обязанность параграфа третьего, пишет Карвеина, во взаимодействии с инвестиционным надзором согласно параграфу четвертому дали бы государству возможность при последовательности руководящих действий вмешиваться в развитие энергоснабжения Германии. Но именно это Шахт и хотел предотвратить! В «Служебном обосновании к закону» по этому поводу говорится: «Закон исходит из того, что предприниматели энергетической отрасли в первую очередь сами призваны решать задачи своими собственными силами».

— Вот, пожалуйста! — воскликнул Виртран. — Этот Шахт — гений!

— «Министр экономики рейха, — переводила Изабель, — в принципе довольствуется тем, что вмешательство возможно лишь тогда, когда отрасль сама не может как следует справляться с поставленной задачей. Исходя из этого положения, на консервацию и строительство энергетических установок не потребовалось бы разрешение, а сохранилось бы только право вето. Подготовка принятия успешных мер должна в известной степени, насколько это возможно, осуществляться самой отраслью. Следуя духу и букве этого заявления, пишет Карвеина, Шахт перенес потребности из параграфов третьего и четвертого в рейхсгруппы энергетического хозяйства».

— Членами которой были только люди из Союза, — сказал Виртран. — Другими словами, весь так называемый контроль находится в руках представителей энергетической отрасли.

— Точно то же самое пишет Карвеина, — сказала Изабель. — Впрочем, наряду с Гитлером, рейхсканцлером, шефами министерства экономики и министерства внутренних дел, рейхсминистром и главнокомандующим сил вермахта. В конце концов, речь шла о военном энергоснабжении Германии.

— Кофе! — крикнула Моник. — Немного хорошего, крепкого кофе, мадам, мсье.

Она подошла к столу с большим подносом. Изабель поднялась и начала расставлять чашки. Виртран принес бутылку коньяка и коньячные рюмки. Когда все сели за стол, Гиллес тихо сказал Изабель:

— Мужчина из моей книги, которого мы представляли себе, очень гордился бы молодой женщиной, которую мы тоже представляли и которую он любит. Она потрясающе умна и при этом остается очень привлекательной, грациозной и очаровательной. Но, увы, она полностью свободна и остается раскованной только во время работы.