Леонид Милош - Братья по крови

Еще не дожидаясь четверга и самих выборов — чего ждать, когда и так все ясно, — Шустак рванул в аэропорт. Лишь бы поскорее пересечь границу и исчезнуть из России. В том, что Берзин подставил и его, и Ходарькова у Николая Николаевича сомнений никаких не было. Он послал Берзину более тридцати сообщений, и ни на одно не получил ответа. Это было очень странно и непонятно.　

За последние дни Коля Шустак изрядно перенервничал. Кругом все рушилось как в фантастически ужасном триллере. Он уже не сомневался, что Ходарькова с минуты на минуту арестуют, охота на Креста уже объявлена. Значит, доберутся и до него, до Шустака. Поэтому, пока не поздно, надо сваливать. Счет времени пошел на минуты, и Николай Николаевич это прекрасно чувствовал. Он нервничал постоянно — когда подъехал к зданию аэропорта, когда протягивал в окошечко свой паспорт и получал билет, нервничал на пограничном контроле и таможне. Ему казалось, что его вот-вот схватят. И только когда самолет взмыл в воздух, он чуточку успокоился, расслабился. Вспотевшие ладони, нервно сжимающие подлокотники кресла, перестали дрожать, голова облегченно опустилась на спинку кресла. Кажется, пронесло. И он тут же заснул, отключившись от всего внешнего мира.　

Проснулся он через полчаса — отдохнувший, с ясной головой. Теперь можно было сосредоточиться и спокойно подумать. О чем именно? Ну, конечно же, о своем будущем.　

Николай Николаевич сидел и думал. Нет, больше он с такими, как Берзин, связываться не будет. Боже упаси! С него хватит. И денег этих ему не надо, проживет как-нибудь. Откроет в Европе свой маленький бизнес — какой-нибудь крохотный магазинчик или кафешку — и тихо заживет. Хотя жалко, столько трудов, столько сил положил! И все коту под хвост! Ладно, жизнь на этом не кончается. Его глаза слепила усталость, и сон снова навалился на него черной мглой…　

Чутье никогда не подводило Ваню. Даже тогда, когда он по малолетству совершил свой первый грабеж, он почувствовал, что его схватят этим же вечером. И схватили, отправив в колонию для малолеток. И потом, когда вышел на свободу и обчищал одну квартиру за другой, попутно грабя разных фраеров, он тоже чувствовал, когда его возьмут. Поэтому торопился, торопился прожить, прогулять, прожечь жизнь насквозь, чтоб потом, лежа на нарах, было не жалко и не обидно. Этот необычайный природный дар всегда ему помогал. Он чуял беду еще издалека, ничуть не хуже лесного зверя. Да и пятнадцать лет колоний научили его многому. Несмотря на всю свою уголовную внешность, он отличался гибким умом и умел ловко обходить жизненные рифы.　

Вот и теперь, во время всей этой предвыборной суматохи Креста не покидало чувство тревоги. Он всем своим нутром ощущал, что пора менять курс, пора расставаться с Борей. Крест, конечно, не знал всех подробностей и нюансов этой предвыборной суеты. Да ему это было и не нужно. Он только видел и чувствовал, что тот, кто противостоял Боре, оказался хитрее и умнее. И этот кто-то давил Борины позиции по всем флангам, давил жестко и беспощадно. Живым с этого поля боя можно было и не уйти. А он, Иван Никитич, не герой, чтобы вот так, с топориком да против танка. Нет уж, господа, помилуйте! Лучше бросить топорик и скорее отскочить в сторону, чтоб гусеницами не раздавило. А там перебежками, перебежками, — и в лес. И нет Креста. Был Ваня Гаврилов и нету его, с дружеским приветом! Вот только пустому уходить не хочется.　

До выборов мэра оставался один день, надо было торопиться. Но прежде чем сделать свой следующий ход, Иван Никитич долго думал, взвешивал все за и против. И когда решение пришло, он стал действовать. Смело и без промедления.　

В первую очередь Крест позвонил своим помощникам и велел срочно собрать всю наличку из общака и вообще отовсюду. Набралось около двух миллионов долларов. Потом он взял потрепанные невзрачные «Жигули» — никаких крутых иномарок, нечего внимание к себе привлекать — и один поехал к Горячему. Горячий был доверенным лицом Бори, без него ни один крупный платеж ни одной фирмой не осуществлялся. Он был своеобразным министром финансов их подпольного синдиката, которого никто из директоров и главбухов даже в лицо не знал. С ним общался очень ограниченный круг лиц, вроде Креста.　

Вот и знакомый подъезд, крутые ступеньки, дверь обитая черным дерматином. Крест надавил кнопку звонка. Через минуту послышался щелчок, и дверь открылась. Откуда-то из темноты прихожей злобно зарычал ненавистный ротвейлер.　

— Ты чего, Ваня? — спросил Михаил Трофимович, пропуская гостя в прихожую.　

— Разговор есть.　

Собака рычала и явно хотела наброситься на Креста, но хозяин прикрикнул на нее и даже оттолкнул ногой в сторону. Ротвейлер отступил, приглушил рычание, но глаза по-прежнему налиты злобой и недовольством.　

Как всегда прошли на кухню.　

— Ну, что случилось? — спросил Горячий, и лицо его стало напряженным, а глаза внимательными, ждущими новых неприятностей. Хотя, куда уж больше!　

— А ты сам не догадываешься? — вопросом на вопрос ответил Крест.　

— Что? Еще что-то?　

— Мы проиграли.　

— Но еще…　

— Мы обосрались и от нас несет как от куска дерьма! Горячий хотел что-то возразить, но передумал. Что можно сказать в этой ситуации?　

— Боря соскочил, — продолжал Крест, — и нам тоже пора всем разбегаться.　

— Но…　

— Я пришел с тобой попрощаться.　

— Подожди, Ваня, еще пару дней, может, Боря объявится.　

— Через пару дней нас всех повяжут, так что извини.　

Горячий напряженно молчал. Его лицо стало одутловатым, беспомощным.　

— Мне нужны деньги, — после небольшой паузы глухо сказал Крест.　

— Нет, я не могу, — торопливо и как-то нервно покачал головой Горячий, — по крайней мере, пока не получу ответ от Бори.　

Крест знал, говорить с этим человеком бесполезно. Упрямый. Привыкший побеждать и постоянно находиться в стане победителей. А вот проигрывать не умеет и отступать вовремя тоже не умеет.　

— Значит, не дашь денег?　

— Нет, — твердо ответил Горячий и быстро заговорил. — Подумаешь, выборы проиграли! Да и черт с ними! Будем тихо работать и сидеть как мыши. Ничего не изменится, так что не дрейфь, Ваня!　

Крест хмуро посмотрел на приятеля. Вроде бы умный мужик, а дурак, раз такую ахинею несет.　

— Ну что ж, Миша, тогда прощай, — и Крест неожиданно вытащил откуда-то из-за пазухи длинную блестящую спицу, — мгновение, и она глубоко вошла в сердце Горячему. Тот так и застыл на месте с удивленными, еще до конца не понимающими, что произошло, глазами. Потом из его горла вырвался сдавленный хрип, он беспомощно дернулся всем телом, лихорадочно схватился за сердце и медленно стал сползать со стула.