Леонид Милош - Братья по крови

— Что вы, доктор, ведь мы же любим друг друга!　

— Любим! А теперь что, тебе одной все это расхлебывать?　

— Помогите, прошу вас, — ее голос звучал по-детски, тихо и покорно.　

— Ладно, что-нибудь придумаем. Конечно, в таком возрасте рожать, да еще без отца! Лучше уж аборт. Да и ты вся такая красивая, цветущая, небось погулять еще хочется?　

Наташа, смущенно уставившись в пол, молчала.　

— Ладно, раздевайся, посмотрим тебя.　

Этот пожилой врач излучал какую-то добрую силу, уверенность. Она решила полностью отдаться в его власть…　

Аборт назначили через неделю, когда закончится последний экзамен в школе. Она принесла в поликлинику все, что велел доктор — полотенце, простыню, сорочку, тапочки.　

— Ну, как самочувствие, девочка моя? — спросил врач, когда Наташа прошла в его кабинет.　

— Ничего.

Народу уже не было, был конец рабочего дня. Сестра тоже ушла.　

— Ты понимаешь, девочка моя, подобные услуги не бесплатны.　

— Да, я знаю. Я готова с вами рассчитаться, я копила деньги. Сколько я вам должна?　

— Ладно уж. Откуда у тебя деньги? Я тебе так помогу. И вообще, всегда обращайся ко мне по любым вопросам.　

— Спасибо.　

— У меня знакомых много. Мы, гинекологи, всем нужны. Если надо, я тебя на хорошую работу устрою.　

— Спасибо, вы очень добры ко мне.　

— Ну, давай, раздевайся и проходи в соседнюю комнату.　

Наташа молча прошла за ширму, быстро разделась. Одела длинную сорочку, гольфы. В соседней комнате рядом с гинекологическим креслом за столиком колдовал доктор, готовил инструменты, лекарства.　

— Ты уже все? Забирайся смелее. Сейчас пойду дверь закрою, чтобы нам не мешали.　

Он на минуту вышел, было слышно, как щелкнул замок. Вернулся. Достал из кармана халата платок, вытер им вспотевшую лысину, улыбнулся:　

— Жарко-то как сегодня, да?　

— Да.　

— Расслабься, девочка моя, не волнуйся, все будет хорошо. Никакой боли не почувствуешь.　

Он все еще возился у своего медицинского столика с инструментами. А Наташа лежала, ждала — ноги расставлены широко в стороны, на специальных подставках, рубашка до живота задрана.　

— Да, твой молодой человек полный идиот! Как можно уезжать куда-то от такой красавицы? Какое тело, какие ноги, какая грация, просто загляденье! Ну вот, у меня все готово, — он подошел к ней со шприцем. — Это для улучшения твоего общего состояния, девочка моя, чтобы боли не чувствовать… Вот так, молодец, умница… Лежи, отдыхай.　

Он снова что-то взял. Наташа почувствовала, как какие-то ремешки крепко сдавили ее ноги, намертво приковав к подставкам, на которых лежали.　

— Вот так. И руки тоже надо, на всякий случай, мало ли, во время операции всякое бывает.　

Сейчас, скованная по рукам и ногам, Наташа чувствовала себя полностью беспомощной. Лекарство уже начало действовать, приятной дремой давя на веки, тело окутывала сонливость. И вдруг она почувствовала нечто странное и ужасное. Она резко открыла глаза, даже дернулась всем телом и увидела то, во что никак не могла поверить.　

— Не надо! Прошу вас!..　

— Расслабься, не волнуйся.　

— Отпустите меня!.. Я сейчас буду кричать!　

— Тебя никто не услышит. Да и здесь все кричат, вещь привычная. Но лучше не надо.　

— Отпустите меня!　

— Ты что, дорогая, забыла наш уговор? Это моя первая просьба. И не надо так дергаться, не надо, я дольше не кончу.　

Наташа бессильно опустилась, закрыла глаза, крупная слеза медленно скатилась по ее щеке.　

Мужчина, сладострастно шаря пальцами по ее обнаженному телу, насиловал ее. Он не торопился, экспериментировал — то замирал, сонно двигая бедрами со спущенными брюками, то вдруг работал словно разогнавшийся со всей скоростью курьерский поезд.　

Сейчас с этой молоденькой и такой хорошенькой девочкой, можно сказать почти девственницей, Марк Аронович получал истинное наслаждение. Особенно он испытывал неимоверный кайф, когда его жертва была скована ремнями и лишена всякой возможности сопротивляться.　

К своим сорока восьми годам он испробовал в сексе все, что можно. Там, в постели, почти уже ничего не нравилось. А вот здесь, в гинекологическом кресле, да еще с несовершеннолетней девочкой — это был божественный кайф! За такое и в тюрьму сесть не жалко. Но пока, слава Всевышнему, Бог миловал..　

Каждая жертва вела себя по-разному. Одни сначала возмущались, затем плакали и только в самой середине его забавной игры успокаивались и с закрытыми глазами терпели дальше, дожидаясь конца. Другие сразу же все понимали — дергаться и кричать бесполезно и молча, покорно принимали правила игры.　

Еще, помимо этих малолетних девочек, ему нравились чужие жены, но не старше двадцати пяти. По разным причинам супруги не хотят иметь первого ребенка. Ну что ж, Марк Аронович сделает все с обезболиванием и с любой задержкой. Только одно условие — супруг должен быть рядом, в коридоре, за стеной, ну и, конечно, деньги вперед.

Ему всегда нравилась реакция этих женщин, когда ее супруг тут, рядом, а она занимается сексом с другим…　

Такие эксперименты заведующий гинекологическим отделением проводил, конечно, не с каждой пациенткой. Выбирал ту, которая потом никому, разумеется кроме подруг, ничего не скажет. В психологии женщин за свои сорок восемь лет Марк Аронович научился разбираться. Мог отличить свою потенциальную жертву от той, с которой лучше не связываться. И этого своего железного правила Марк Аронович всегда точно придерживался.　

Наташу он отнес к той категории пациенток, опасность связи с которой можно было расценить как пятьдесят на пятьдесят. Малолетка, из неблагополучной семьи, жених исчез. А с другой стороны, в ее глазах было столько силы и уверенности в себе, что такая могла потом запросто отомстить. Но ее девичья красота и очарование полностью покорили Марка Ароновича, напрочь отключив все тормозные центры. Он готов был пойти на все, лишь бы овладеть ею.　

После аборта Наташа долго лежала в его кабинете, отходила от наркоза. Доктор снова преобразился, снова стал добрым, заботливым, ласковым.　

— Как самочувствие, девочка моя, на, попей соку. Как температура? — его рука заботливо, по-отечески гладила ее лоб, волосы.　

А может, это ей все причудилось, может, он ничего этого и не делал перед абортом? Сейчас его просто не узнать, словно папа родной. Вот мразь, сволочь! В ее девичьей груди клокотала и рвалась наружу ничем не сдерживаемая ненависть.　

— Отдохни, моя хорошая, отдохни. Я тебя потом до дома на машине отвезу. А хочешь, на дачу ко мне поехали, недельку поживешь, отдохнешь, сил наберешься?　

— Нет, только домой.　

Ее голос прозвучал глухо и жестко, и Марк Аронович понял, что спорить сейчас с ней бесполезно. Все иллюзии и мечты этой девочки разбились, мир перевернулся. И Марк Аронович прекрасно понимал ее. Понимал, жалел, но сделать с собой ничего не мог. Себя ему не переделать.