Борис Кантор - Побег

— А где ваше спасибо? — спросил отец.

— Мы от радости забыли, — сказал за нас Ванька. — Спасибо, дядя пекарь!

Все попрощались с пекарем и пошли к магазину. Там отец протянул руку Николаю Федоровичу.

— Я только ребят отведу да инструмент возьму. А вы распорядитесь, чтобы больше не пилили. Пусть постав остынет. Мне нужно сделать некоторые замеры перед тем, как постав снимать. И брезентовую спецодежду мне нужно, а то пожгу свою-то.

— Всё будет, — ответил Николай Федорович.

По дороге к мосту я спросил отца, кто такой Николай Федорович. Отец ответил, что он начальник участка и они знакомы с Калтана.

На мосту отец показал мне, как можно идти, держась одной рукой за канат и глядя вперед. Я взял в левую руку чуни и пошел впереди отца. Всё оказалось очень просто!

— На мосту никогда не спешите, идите спокойно, — сказал нам отец.

Дорога до дому показалась не такой длинной, да и идти босиком стало привычнее. Я подумал о том, как много отец говорил в последние дни. Обычно от него можно было услышать два-три слова в день.

Мало-помалу я начал отставать, бежать вприпрыжку за отцом не было сил. Он часто останавливался и подбадривал меня. В животе урчало от голода. Когда мы наконец добрели до дому, я сел на завалину в тени дома и попросил хлеба. Отец пошел в дом и вышел с кружкой воды.

— Попей! Скоро есть будем. Где мать-то? — спросил он у подошедшей Вали.

— Огород копают, картошку ищут.

— Позови их!

Отец ушел в дом, а Валя пошла в огород — звать мать и Аню. Ванька вышел из сарая и сказал, что теленок сосет корову. Подошли мать с Аней и Валей. Мать принесла полное ведро картошки. Все пошли в дом. Там отец уже нарезал хлеб.

— Я брюкву с морковкой да картошкой напарила. Картошку-то хозяева, видимо, осенью наспех копали. Мы еще и сотку не вскопали, а полное ведро набралось.

Мать открыла заслонку русской печи и вытащила ухватом чугунок. По избе пошел такой аромат, что у меня еще больше засосало под ложечкой.

— Мне нужно идти обратно сразу же. Ты мне положи в котелок, я там поем. Вернусь поздно, там у них горит с пилорамой.

Отец собрал инструмент, уложил его в котомку, сверху положил кусок хлеба, замотанный в тряпку, взял котелок и ушел.

Мы быстро смели всё, что положила нам мать. В чугунке еще что-то оставалось, но мать сказала, что это отцу, когда с работы вернется. От еды мне захотелось спать. Мать ушла доить корову, а девочки убрали всё со стола и помыли посуду в ведре.

Я пошел из избы, чтобы прилечь на завалину на солнечной стороне, где было тепло. Только я вышел, как кто-то окликнул меня.

— Мальчик! Мама дома? — у калитки стояли две старушки с котомками за плечами и маленькими бидонами в руках.

— Дома. Корову доит, — отвечал я.

— Ты позвал бы ее, — попросила одна из старушек.

— Ну как я ее позову? Корову же она не бросит!

Мне так хотелось спать, что было не до разговоров.

— Я сестер позову, — предложил я и пошел в избу.

В это время вышли Валя, Аня и Ванька.

— Там старушки маму просят позвать, — сказал я им.

— Какие они старушки! — сказала мне Аня. — Они вовсе не старые.

Я пошел за избу на солнышко — пусть сами разбираются со старушками. На завалине было жарко, и я растянулся было там, но земля под боком была прохладная. Мать много раз говорила нам, чтобы не ложились на холодную землю, и я пошел за ватником, чтобы подстелить под себя. Из сарая во двор выходила мать с ведром в руке. Я тоже направился туда и, когда подошел поближе, увидел, что и вправду они выглядели не старше матери — просто исхудалые женщины, каких я много видел в Калтане.

— Хозяюшка! — обратилась одна из женщин к матери. — Не найдется ли у вас чего-нибудь из еды поменять? У нас есть детская одежда, платья, костюм, обувь.

— Эх, бабоньки! Нам самим-то есть нечего. Мы только что сюда переехали. Получаем, что по карточкам дадут, а дают немного, семью не прокормишь. Вы откуда идете?

— Из Сталинска! — ответила женщина.

— Далеконько вы забрели! Пешком всё?

— До Таргая нас подвезли. А там уже ничего не поменяешь. У колхозников всё подчистую подмели. Да и засуха у них на горах была прошлым летом. Нас надоумили сюда идти, здесь в низине урожай был лучше. Давайте хоть на молоко что-нибудь поменяем, — сказала всё та же женщина, а вторая прислонилась к забору и не вмешивалась в разговор.

— Да это молозиво, — ответила мать. — Корова только два дня как отелилась.

— Так это еще лучше! У меня муж больной, кашляет без продыху. Молозиво-то лучше всех лекарств.

— Ну ладно! — сказала мать. — Сядьте хоть отдохнуть да попить.

— Водой-то мы запаслись, а вот отдохнуть бы хорошо, — впервые заговорила вторая женщина. — Меня уже ноги не держат с голодухи, хоть всего десять километров прошли. А обратно как добираться, я просто не знаю.

— Здесь Таргайский Дом Отдыха в трех километрах, а оттуда в Сталинск ходит автобус, да и машины ходят, — сказала мать, — Сама-то я точно не знаю, только слышала от соседей.

Все вошли в избу и расселись по лавкам. Женщины увидели ведро с картошкой и всплеснули руками:

— Какая чистая и крупная! Мы такой давно не видели. Теперь у нас в городе и на базаре никакой не купишь.

— Вас как зовут? — спросила мать.

— А мы обе Маруси.

— Ну, так нас три Маруси будет, — засмеялась мать. — Вот что, бабоньки! Менять, правда, нечего, а поесть немного осталось.

Мать вынула из загнетки чугунок с пареной брюквой.

— Так это папе было оставлено! — закричал Ванька.

Мать строго посмотрела на него, но ничего не сказала и разложила остатки в две миски, которые поставила перед Марусями, и дала им ложки. Миски быстро опустели.

— Спасибо тебе, Маруся! Только я в долгу не хочу оставаться, — сказала старшая из Марусь и начала выкладывать из котомки свои вещи.

— Вот ботиночки! Сын-то у меня этой зимой умер, ему больше не понадобятся, а твой вон босиком ходит, — кивнула она в мою сторону. — За молозиво я ему отдам. Примерь! — сказала она мне.

Я посмотрел на мать, она кивнула головой. Пока я надевал ботинки и зашнуровывал их, другая Маруся разложила свои вещи, но я был занят ботинками. Они были немного велики, и я сказал матери об этом.

— Иван, попробуй ты! — сказала мать.

Ваньке они не налезли, даже когда он расшнуровал их полностью.

— Велики — не страшно, — сказала владелица ботинок. — К осени нога подрастет. Бери да помни меня!

Я не мог поверить, что у меня будут такие же ботинки, как когда-то были у Сени, хоть и не новые.

— Вот у меня два платья крепдешиновых. Они вам подойдут — вы пошире меня. Когда-то и я была полнее. Я отдам платье за ведро картошки. Мне надо две недели протянуть с дочкой да с матерью. Через две недели обещали восстановить на работе.

— У нее муж без вести пропал в сорок пятом году, вот ее и потурили с работы в гороно, а на прошлой неделе пришло сообщение, что он погиб смертью храбрых, так что сейчас решается вопрос о восстановлении в партии и на работе.