Борис Кантор - Побег

После ужина Валя и Аня занялись подготовкой одежды к завтрашнему дню. Они в клубе будут петь в хоре вместе с другими пионерами. В школе им сказали надеть белые рубашки и юбки, но такой одежды у них не было, и они расстроились, что будут выглядеть белыми воронами в своих саржевых шароварах и клетчатых рубашках. Мать ответила, что в таком случае школа должна дать форму всем участникам хора. Купить рубашки и юбки здесь невозможно, да и денег на это нет. Я сказал, что тоже хочу пойти на демонстрацию и посмотреть концерт, когда будут петь Аня и Валя. Мать ничего на это не ответила.

Утром погода была ветреная с низкими рваными облаками, из которых то и дело летел холодный дождь. Мне уже не хотелось идти на демонстрацию. Девочки ушли в школу в старой одежде, закутанные в свои ватники и шали. Шаровары, рубашки и тапочки они завернули и положили в котомку. Иван убежал к соседям, а Михаил залез на сеновал с книгами, чтобы готовиться к экзаменам. Мать замешивала тесто, чтобы напечь хлеба и насушить сухарей для Миши. Отец всё отлеживался на печи.

Я сходил в сарай, покормил утят и цыплят и уже возвращался в избу, когда к калитке подъехал верхом дядя Коля в плащ-палатке. Он расспросил об отце и сообщил, что демонстрацию переносят на час дня из-за дождя.

— А вот и начальство едет, — сказал он, указывая на приближавшуюся со стороны леспромхоза телегу, в которой сидело несколько человек. Они переехали мост, и я узнал Николая Федоровича и Бузицкого, тоже в плащ-палатках. Третьим оказался Юра Бузицкий, закутанный в клеенчатый плащ. Они остановились у нашего сарая и дружно поздоровались. Дядя Коля сообщил им о переносе демонстрации, а потом рассказал о болезни отца.

— Всё лежит? — спросил у меня Николай Федорович.

— Лежит, но ему стало лучше после колдуньи, — ответил я.

— Какая еще колдунья? — спросил Николай Федорович с подозрением.

— Да не колдунья! — сказал дядя Коля. — Это соседка наша. Она травами лечит. В ее роду все женщины лечили травами. Другого-то ничего не было.

— Мы зайдем к Нифону Васильичу на минуту, бумагу подписать надо. И ты, Николай, тоже должен расписаться.

Все пошли в избу, а Юра остался сидеть в телеге. Я поздоровался с ним и спросил, не хочет ли он тоже пойти в избу. Но Юра сказал, что ему не хочется вылезать из-под плаща.

— Ну, посиди, а я сейчас вернусь.

В избе мужики расселись кто куда. Мать уже замесила тесто и поставила в запечник расстаиваться. Отец сидел за столом, укутавшись в одеяло, и пил горячий настой трав. Мать рассказывала про болезнь отца и лечение тети Мани.

— Мы засиживаться не будем, — прервал ее Николай Федорович. — Дадим Васильичу прийти в себя. Нам нужны только подписи Васильича и Николая, подтверждающие получение муки в виде премии за помощь при строительстве моста и организации быта работников леспромхоза. Парторганизация постановила выдать вам по два мешка муки, что и было сделано. А нынче на митинге мы объявим вам благодарность.

— Так я думал, что это за колбу, — нерешительно сказал дядя Коля.

— О колбе мы решили не распространяться, так как могут возникнуть вопросы у начальства, — ответил Бузицкий. — А вам ведь всё равно, за что премию получать. Между прочим, те люди, которые с первого дня ели колбу, уже практически здоровы, а остальные выздоравливают.

— Давайте подпишем, да и делу конец, — коротко сказал отец. — Только вот объявлять на митинге не стоило бы. Записи в протоколе партсобрания вполне достаточно.

— А почему бы и не объявить всем? — спросил Николай Федорович. — Подбодрить народ.

— А потому, что к тому времени, как вы станете объявлять, народ уже будет пьяный и может начаться буза. Зависть-то никуда не делась.

Дядя Коля и отец расписались, и гости стали вставать и прощаться.

— Вы правы, Нифон Васильевич! — сказал Бузицкий. — Лучше о премии не объявлять, тем более что митинг задерживается из-за погоды и пьяных будет много. А вы бы сходили к фельдшерице — может, лекарства какие выпишет.

— Я спрашивал ее вчера, когда вез Васильича домой. У нее ничего нет, кроме аптечки первой помощи. Сказала, чтоб в районную больницу везли, а как его в таком виде можно было везти? Это ведь не рядом, а двадцать пять километров. Вот и решили обратиться к Мане.

— Выздоравливай поскорей, Нифон Васильич, а нам на партсобрание в школу нужно, а потом на митинг, — сказал Николай Федорович. — В леспромхозе будет отдельный вечер с самодеятельностью. Решили сибулонцев с деревенскими не мешать, а то бог знает что может получиться. Из вас никто не пойдет на митинг?

— Я хочу пойти, — твердо сказал я.

— Да куда ты пойдешь? Вымокнешь весь, да и одеть тебе нечего, — запротестовала мать.

— Шаровары и рубашка новые есть. И ботинки.

— А поверх что наденешь?

— Ватник. Он старый, но теплый.

Мать только махнула рукой, а отец ничего не сказал.

— Мы тебя ждем, — сказал Бузицкий. — К Юре под плащ залезешь.

Я быстро переоделся и побежал к телеге. Дядя Коля уже маячил далеко от нас — у дома Логиновых. Дождь кончился, но Юра накрыл меня плащом от ветра, и мы сидели на сене, прижавшись друг к другу. Юра был одет в суконное пальто и вначале подозрительно посмотрел на мой ватник, но ничего не сказал. Скоро мы болтали обо всем, пока ехали в школу, которая была на другом конце деревни. Юра сказал, что мать уехала в город — и поэтому отец взял его с собой. Юра объяснил, что шествие к клубу должно начинаться от школы, а люди будут присоединяться по ходу шествия вдоль деревенской улицы.

У закрытого сельпо толпились мужики с бутылками и фляжками. Некоторые были уже довольно пьяные. Они остановили нашу телегу и начали расспрашивать, когда начнется шествие и митинг в клубе. Николай Федорович объяснил, что шествие может не состояться из-за погоды, но митинг начнется в час, как намечалось. Мы поехали дальше по улице, где я еще не бывал. По обе стороны дороги стояли домишки с огородами за ними. Через некоторое время дома и огороды слева кончились, и открылась широкая луговина между рекой и большим школьным двором за изгородью в три жерди, вдоль которой шла дорога на Малиновку, как мне объяснил Юра.

Школа состояла из пяти изб, вокруг которых бегали ученики, а из одной избы слышалось пение. Поодаль, в углу двора, стоял длинный покосившийся нужник, к которому вела хорошо натоптанная дорога. Бузицкий и Николай Федорович пошли в первую избу, а нам сказали, чтобы мы побегали на улице. Мы почти сразу наткнулись на нашего соседа Колю Камзычакова.

— А вы чего приперлись? — спросил он.

— А мы тоже пойдем на митинг, — ответил я.

— Дураки! Сидели бы дома в такую погоду, — сказал он презрительно. — Ладно, пойдем смотреть наш хор, пока начальство заседает.