Марина Назаренко - Где ты, бабье лето?

Закревский, тот самый, которого Людмила именовала не иначе как «интеллигент», суховатый, очень худой человек, наклонил голову с прямым пробором.

— Поговорите сначала с членами партии, с депутатами сельсовета, среди механизаторов сколько их? — Три да четыре, основа есть. — Все-таки она беспокоилась и не чувствовала, что может положиться на Жука.

Москва утомляла. Как бы ни уставала Зимина за день в совхозе, эта усталость не могла равняться с усталостью от поездки в Москву. Совхоз был одновременно работой и домом, среди его дел и забот она жила естественно, гармонично, радости и волнения их сливались. В Москве же не отпускало напряжение, возникавшее от необходимости иметь дело с чужими людьми, занятыми «магистральными» делами города (области, республики, страны), от необходимости держать себя «в струне», не обронить лишнего (некорректного!) слова, не уронить себя в чьих-то глазах, от необходимости убеждать и доказывать, от ожидания — поймут ли, войдут ли в положение, помогут или нет. А вопросы, по которым сталкивалась в Москве с людьми, — острые, тяжелые. Анализ силоса и сенажа — это так, «семечки», она была в нем уверена с самого начала (и знала, что делала, и за плечами столько лет агрономической практики). Ехать с одним таким вопросом — потерянное время. Но всегда скапливалось несколько дел, задач, скрещивалось несколько направлений. Надо наконец решить проблему приобретения картофелесортировочного комплекса, который видела на Украине. Собственно, она и замахивалась на него, строя картофелехранилище. И уже представляла, как будет смонтирован в нем красный стальной гигант от пола до кровли и отпадет нужда в полевых сортировках картофеля под открытым небом или под жалкими шатрами. Нужно выяснить в Гипроземе, на каком уровне застрял проект нового землеустройства. А прежде чем обращаться в Госплан, хорошо бы обговорить вопрос о машинах, выставленный дорожными строителями (по поводу дачного поселочка на болотах в Городищах), с Егором Кузьмичом.

Вкруг поселочка в Городищах и «неперспективных» Лебедушек роились туманные мысли, но реально пока ничего не проступало. Только эмоции, которые к делу не подошьешь, как сказал бы Игорь Филатов. И еще надо и надо… Приемные, кабинеты, бюро пропусков, оголтелые стада машин…

Зимой было легче — сырая свежесть и морозец скрадывали переход из одной атмосферы в другую, но летом Зиминой давался он все труднее. Казалось, ее вынимали из свежего душистого мира и запускали в отравленную бензином и выхлопными газами, лишенную кислорода среду. Грудь зажимало, давление менялось, а она, не сумев адаптироваться за два с половиной часа дороги, должна была проявлять самую высокую активность.

В совхоз приехала лишь на другой день. Едва успела собрать утренние сводки по молоку, как в кабинет явились Жук и председатель рабочкома Закревский, подталкиваемые Людмилой. Влажные розовые десенки так и мелькали:

— Послушайте, что было, послушайте, вам слово, Валерий Михайлович.

— Получилась бригада? — спросила Зимина, сразу поняв, о чем речь.

— Отряд! Какая бригада? Прямо как на войне! Полная боевая готовность! — кричала Людмила.

— В общем, в конце концов все уладилось. Мы с Жуком чуть было не оплошали, — деликатно улыбался Закревский в сторону Людмилы, отдавая в чем-то ей предпочтение.

— Да ну вас, дайте я расскажу! — перебила Людмила, усаживаясь против Зиминой. — Прихожу зачем-то в приемную, знаю, что вас не должно быть, а в кабинете гудят. Недовольно так. Приоткрыла дверь — Жук на вашем месте, глаза шесть на девять, Галина как помидор красная, Валерий Михайлович как тигра в углу ходит, а механизаторы набычились, кепки вертят. И вижу: в приемной наш Митя Пыркин в маечке с дракончиком — король королем. «Ты чего? — говорю». — «А, дали премию — фигу с дрыгой — сто двадцать рэ!» — «Так вы же еще не работали?» — «Ну так что?! Что мы, этого поля не сделаем? А желают быстро — могут и поначалу дать. Мы думали — ее уже привезли, премию-то». — «Ну, братец, ты нахал», — говорю я и — в кабинет.

— Рассказывайте, рассказывайте, — подтолкнул Закревский, хотя Людмила и не думала останавливаться.

— Инициативу у вас я, конечно, перехватила, — потерла она ладошки, торжествуя и чуть кокетничая. — Да что вы, говорю, балаболки, Пыркина не знаете — баламута и лодыря? Вот погодите, его Маня стукнет ножкой, он на четвереньках приползет и еще вид сделает. «Ты-то, — говорю, — Суворов, его в первый раз видишь?» — «А что я один сделаю?» — «А где твое звено?» — «Ивашкины ушли, и Рыжухин ушел». А было как? Суворовских семеро, да еще пять человек пригласили. А уж слух прошел про премию. Пыркин и постановил: деньги на бочку, если заинтересованы, субсидируйте. Представляете? И Рыжухин туда же. «У меня, говорит, весь энтузиазм вышел, на кого я опять надеяться должен — на Пыркина? Извините — привет!» И братья Ивашкины не пожелали с нашими связываться, какое же, говорят, звено на подряде, когда звеном не работаем, — да Ивашкины известные куркули. Ну, в общем, обвал. А Рыжухин голову в дверь высунул и орет: «Платят по семь рублей, а попробуй на таких машинах, а кто-то и финтить будет, почему я за них мантулить должен, двойную работу делать, а дадут поровну!» И долдонит, и долдонит. «Ах ты, говорю, кулак такой, закройся!» И гляжу, на кого опереться бы? А все в окошки смотрят. Я к Колчину: «Максим! Ты только из армии — чему вас учили? Где же человека еще искать?» И поднялся он, огурчик солененький! «Они, говорит, привыкли курортничать, а это новый шаг, а новое без риска не бывает. Да что, говорит, ребята, не мужики мы?» Ну, еще что-то такое, еще, гляжу, влезают: и Пыркин, и Рыжухин, и те двое, Ивашкины.

— Да ладно уж, знаем, ловкая, — сказал, смеясь, Жук. — Но я, честно говоря, тогда подумал, что если бы их не четверо, а пятеро было…

— Да вы поезжайте, посмотрите, что разделывают! — предложил Закревский.

— Как на войне! Отряд!

— Обязательно посмотрю. А ты, Людмила Матвеевна, не видала травы в Лебедушках? В самой деревне? Надо бы съездить взглянуть, может, гурта два прогоним туда? Сапуново-то рядом.

Людмила встала, оглядывая, словно только сейчас увидела, совсем короткую, без привычных локончиков, прическу Зиминой, которую соорудил вчера московский парикмахер по самым последним модельным меркам и которая — Ольга Дмитриевна знала — так молодила ее. Она даже выжидательно улыбнулась.

Но лицо Людмилы замкнулось, подожженное изнутри подозрением:

— Я гляжу — Филатов не оставляет нас своими заботами? Это его идея — относительно гуртов по деревням? Все поигрывает?.. — Она вскинула голову: — Не мое отделение, обратитесь к редькинскому управляющему!

На планерке только и разговоров было, что об отряде на клевере. Предполагали завтра закончить. С утра было солнечно, росно, но с половины дня хмурилось, уже пробрызнул дождичек, однако спохватился и утих — решил, видно, дать людям доработать. Серенький теплый вечер втекал в раскрытые окна.