Геннадий Руденко - Чабанка

— «…бабла много наварили. Так мы проституток привезли с Комсомольского бульвара, целых пять штук. У нас теперь на тумбочке одна из них, типа дневальная, стоит голая, только в пилотке, ремне и сапогах. Это нам командир роты Меняйлов приказал, чтоб, типа, всё по уставу. А другие девчонки в спальном помещении в очередь ебутся. Но уже все плачут, домой хотят, они у нас уже четыре дня, а мы их еще не кормили,» — в строю начали раздаваться первые смешки, впереди и справа от меня давился смехом Корнюш.

— «…наш старшина, прапорщик Корнюш…» — лицо Корнюша заледенело.

— «…посылает нас каждое воскресенье на Привоз пиздить для его детей свежие фрукты, а нас там ловят и сильно бьют, мы тоже плачем…»

— Убью, суку, — аж свистит наш старшина.

— «…А замполит роты, наверное, пидорас, он сказал, что я ему очень нравлюсь. Но мне нравится другой. Я люблю Сашу Баранова…»

— Пиздец, я понял кто это, — выдохнул слева от меня Барашек.

— «…мы любим нюхать друг у друга подмышки…». Тьху, блядь, меня сейчас вырвет от этой мерзости, — комбат прекратил чтение, поднял свои глаза на нашу роту и рявкнул, — Рядовой Близнюк!!!

— Я, — несмело за моей спиной.

— Выйти из строя!

— Есть.

Леша хлопнул меня по плечу, я освободил ему дорогу, он вышел на положенное по уставу расстояние из строя и развернулся. Голову он наклонил и ни на кого не смотрел.

— Вы можете внятно объяснить, что за бред вы, ты, блядь, написал… гандон?

— Мы-пы, прсти, — что-то залепетал Леша, втягивая голову в плечи по самую пилотку.

— Голову подними, в глаза своим товарищам, которых ты обосрал на всю Советскую Армию, смотри!

— Ми-ты, так, тврыщ мйор… — Лешка поднял глаза на уровень наших ремней.

— Громче, военный!

— Мы так с другом прикалываемся, товарищ майор, виноват, шутим.

— Вы, что пиздаватые со своим другом?

— Никак нет, товарищ майор.

— Так точно, товарищ солдат. Батальо-он! Смирно! Слушай мой приказ! Замполитам майору Кривченко и лейтенанту Вилкову за слабую воспитательную работу объявляю выговор. Ты комсомолец, распиздяй?

— Так точно, товарищ майор.

— Балакалов, провести комсомольское собрание, от его результатов будет зависеть дальнейшая судьба этого придурка. Стать в строй!

— Есть!

Оглушенные неожиданным, мы молча ехали в нашем кузове, курили, каждый думал о последствиях лично для себя из этой истории. О чем мог думать бригадир мы не знали, тот, как всегда, ехал в кабине. В вагончике, закрыв плотно дверь, Алик сразу налетел на Близнюка:

— Так ты с нами машину цемента продал, падла?!! — сильный удар в челюсть, Лешка падает на Гажийского, недоуменно сидящего на койке. Алик разворачивается для второго удара, я ловлю его за руку, он с бешеным лицом поворачивается ко мне, я смотрю в его смоляные глаза.

— Алик, не надо. Вечером собрание.

— Ты чё, салабон, совсем оборзел?!! Службу забыл?

— Алик не надо, на это собрание все придут, что ты будешь объяснять? Ты командир, что с бойцом произошло? Попадешь под горячую руку.

— Да мне похуй!

— С УПТК слетишь.

— Ладно, — подумав, — я его потом, гниду, закопаю.

— Лешка, ты чё действительно мудак? — я повернулся к Близнюку, он молчит, — Ну, что за бредятину ты написал?

— Так реально, я с другом так прикалываюсь, мы вместе разное сочиняем.

— Ты нас всех раком поставил, сказочник — возмущенный Войновский перешел на фальцет, — тебя ж убить мало!

— Остынь, Серый, разобраться надо. Меня, кстати, вот что интересует во всей этой истории в первую очередь: каким образом письмо в политуправление округа попало. Ты его откуда отправлял, тормоз?

— Что я дурак, что ли, не из части же. Как всегда отправил с поселка Котовского.

— Ни хрена себе, КГБ что все письма в стране читает или только выборочно? — понял, куда я гну, Баранов.

— А адрес обратный?

— Как обычно — «до востребования», — отвечает Близнюк.

— Ну тогда я ничего не понимаю, не могут же они действительно шерстить все письма?!

— Постой-ка Леха, а куда ты своему другу написал, его адрес какой? — пробило меня.

— В/ч, Забайкальский военный округ, его призвали на месяц раньше меня…

— Ну ты тормоз!!!!!

— Придурок!!!!

— Ху… — с силой выдохнул я, — аж легче стало. Настоящий тормоз, ручник с упором! Баранов дай ему подмышки у себя понюхать.

Остальное свободное время в вагончике мы потратили на подготовку комсомольского собрания.

Перед самым уходом с работы, ко мне в лабораторию вломился мой приятель Сашка Резуненко, который работал на нашей же кафедре. Резун был со своим родным братом Женькой. Того через день забирали в солдаты, он отучился в сельхозакадемии и военной кафедры у них не было. Невооруженным, как говорится, взглядом было видно, что братья уже начали обмывать это событие. Меня приглашали присоединится, с ними были две бутылки вина. Мы их распили прямо у меня в лаборатории и пошли догоняться в пивнушку «Рак» на выставке [65] Имеется ввиду территория ВДНХ в Киеве. , где бармен Виталик меня знал и с пивом, следовательно, обмануть не должен был. Выпили там бокала по четыре пива и засобирались домой. Мы с Женькой остались расплачиваться, а очень уже не трезвый к тому времени Резун вышел первым из бара. Расплатившись и выйдя на воздух, мы увидели следующую безрадостную картину: сразу в метре от входа, хихикающий Резун справлял свою малую, но долгую нужду на стенку бара, а с двух сторон его аккуратно под локотки поддерживали два мента. Резун закончил, затих, его повели в участок, мы плелись с Женькой сзади и канючили, чтобы нашего брата отпустили. Нас просили отстать, мы не отставали. Пришли в участок, те, кто вел Резуна, исчезли, а дежурный, узнав, что Женьке послезавтра в армию, его выгнал, а нас двоих с Резуном описал под протокол, что тебе «Ленина и партию, близнецов-братьев».

Времена были андроповские, строгие. С ужасом мы с Сашкой ждали «вонючки» — милицейские письма в университет. Преграды им всякие воздвигали, с девочками из деканата, которые почтой занимались, договорились, что перехватят. Но просочились таки «вонючки» из ректората в деканат в руках ненавистного замдекана Юдина. Был, сука, в ректорате и первый раз в жизни зашел в отдел писем захватить почту с собой на факультет. Писец! В те времена за пьянку можно было легко вылететь из комсомола, а это автоматически означало вылет из университета. Всё, приплыли, жизнь полетела под откос! Ночи я не спал.

Наконец заседание факультетского комитета комсомола, персональные дела комсомольцев Резуненко и Руденко. Я пошел первым. Некоторых членов я знал хорошо, другие лица были просто знакомы, знал я и секретаря комитета Игоря Анисимова — большого, очень умного и очень флегматичного парня. Он зачитал письмо из милиции, где описывалось, что я «в виде позорящем моральный облик строителя коммунизма», ну и так далее… Дали слово подсудимому: