Геннадий Руденко - Чабанка

— А если поезда на Одессу сейчас нет?

— Слава Богу, почти каждые два часа что-нибудь идет в сторону Одессы.

— Ты это точняком знаешь?

— Уж он то знает о поездах и вокзалах всё, — заржали парни.

— Всё. По коням! Не хер время терять.

Попрощались мы наспех с Камышаном и рванули. Поберег я Светку, так и не спросил у Камышана — как это он статью свою первую забыл? На вокзале мне казалось, что каждый мент пасет мою фотографию. Как только люди в бегах живут?! Но обошлось, через час я уже лежал на верхней полке бокового места в плацкартном вагоне пассажирского поезда «Симферополь-Кишинев». Лежал спиной к проходу, как научили меня пацаны. Лежал и переживал все события, которые произошли со мной в Симферополе, а ещё больше события, которые могли со мной произойти, если бы не расторопность незнакомых мне парней. Заснуть мешала дикая боль в ноге. Нога пылала, как Лазо в паровозной топке. Дико, нестерпимо. Боль толчками пульсировала сквозь всё тело. Ну почему это случилось со мной именно сейчас?

Есть такая закономерность по жизни, что сильные, особенно длительные переживания, нервные дни будят спящие болезни. Наблюдал я такую закономерность не только за собой, но и за моими родственниками и друзьями. Но тогда я об этом подумал впервые. У меня начинался жар, так в полубред вместо сна я и провалился.

Ранним влажным утром поезд прибыл в Одессу. Чтобы затолкнуть распухшую мою культяпку в ботинок и речи не могло быть. Ботинок я втиснул в «дипломат», а сам, что делать, с одной босой ногой запрыгал на остановку автобуса, благо было не далеко. Вниз опустить ногу было невыносимо больно. О том, чтобы ехать к Зеленому босиком и речи не могло быть. Я поехал в часть. Дорога от автобусной остановки до ворот части заняла у меня не менее часа, несчастных двести метров я шёл час. В глазах темнело каждый раз, когда я должен был ступить на правую ногу, подолгу отдыхал на левой. На КПП меня подхватили под руки и я попросил ребят прежде всего отвести меня к замполиту. В штабе рассказал всё Кривченко, а потом меня отнесли в санчасть.

— Резать. Немедленно резать, — был вердикт нашего лепилы.

— А может таблеток дашь? — канючил я.

— Дурак, тебе в госпиталь надо срочно. У тебя серьёзнейший абсцесс.

— Нет, дай мне антибиотиков. Я отлежусь.

— Полный дурак. Завтра может быть поздно. Возможно заражение крови. Пока гангрены нет, но нога твоя мне активно не нравится.

Нога не нравилась и мне. В неё можно было смотреться, как в зеркало. Опухшая до слоновьих размеров стопа переливала всеми цветами радуги с преобладанием синих и бордовых оттенков. Отек заметно поднимался вверх.

— Нет. Дай мне день.

— Хуй с тобой. Но ложись ко мне в лазарет, под контроль.

— Я в роте буду. Какая разница? Сто метров.

— Ладно. Только потом на себя пеняй. На тебе антибиотики и жаропонижающее. Утром ко мне, если сможешь, …что вряд ли.

На утро мне показалось, что мне стало легче. Я предупредил старшину и уехал с ребятами на Кулиндорово. Идти я не мог, до машины меня несли, ехал в кабине, нога пылала. На Кулиндорово, увидев мою ногу, всполошилась Людмила Николаевна. Она напомнила старый дедовский метод, сама смоталась с дядей Яшей домой, привезла муки и мёда. Мы лепили лепёшки с медом и я стал прикладывать их к ноге. Я остался в вагончике. Ночью бредил. На третьи сутки ногу прорвало бурным потоком, но прорыв произошёл не снизу стопы, не со стороны проколотой подошвы, а уже сверху, то есть все связки и сухожилия были задеты процессом гниения. Но я сразу почувствовал облегчение. Еще неделю я не мог вставать, если ногу опустить вниз, то её дергало до ушей. За мной ухаживал Гажийский, мы меняли лепешки, гной продолжал выходить. Несмотря на полную антисанитарию, молодой организм и антибиотики победили болезнь и через две недели я снова смог приехать в часть. Сначала я посетил нашего лепилу.

— Ты в рубашке родился, — первое, что сказал он, осмотрев мою ногу, — Рана плохая, но жить будешь. Теперь только не дури, побудь в части, каждый день надо обрабатывать рану. Иначе будет рецидив, тогда всё — отрежем ногу к ядреной фене.

— Ладно, не пугай. Пуганный. Лечи давай.

Вторым я посетил Кривченко.

— Письмо мы получили из Симферополя и копию приговора. Восемь лет наш Камышан получил.

— А Белозерцев?

— Четыре.

— Значит таки пошел Камышан заместо паровоза.

— Похоже. Кстати, о тебе в письме ни строчки. Так что не дергайся, служи спокойно. В обиду мы тебя не дадим.

В подробностях меня расспрашивали о деле ребята в роте и Корнюш. Рассказывал им, как оно было. Но всем первую статью Камышана я не назвал. Один на один с Зиней, с которым сложились уважительные отношения, я рассказал об этом.

— Ты меня не удивил. Камышан всегда мутный был, с гнильцой. Никогда не мог я его прохавать до конца, — в такой манер высказался Зиня.

Был ли там Камышан или нет? До сих пор это остается вопросом для меня. Хочу ли я знать ответ? Наверное, уже нет.

Не люблю я бархатный сезон в Крыму.

Выздоровление шло очень медленно. Ходить было сложно, лежать все время в роте невозможно. Я набрал перекиси водорода для промывки раны, мази, таблетки и снова укатил на Кулиндорово прованивать родной вагончик чудным ароматом мази Вишневского. Парни стойко терпели. Вовка начал пользоваться тем, что я уже не при смерти, а все время на хозяйстве, начал каждый вечер сматываться ночевать домой. За это он мне привозил утром домашнюю хавку на завтрак.

Я старался помогать ребятам, но от меня было пока мало проку. Откровенно скучал. Как-то в выходной день, когда я был в вагончике один, поймал очередного, живущего у нас, кота, понавыдергивал из хвоста у него шерсти. Взял тонкую палочку и с помощью кусочка алюминиевой фольги и котячей шерсти смастерил кисть для рисования. Дело в том, что я давно уже перевез из Киева в вагончик масляные краски своего отца, а кисти забыл. О том, чтобы в те времена свободно купить хорошие кисти и речи быть не могло. Нашло на меня вдохновение и я изобразил пару пейзажей, портрет Аманды Лир [100] Аманда Лир — популярная рок-певица в конце семидесятых, в начале восьмидесятых прошлого столетия. , всё с помощью только одной кисти, этот портрет до сих пор висит у нас дома. Боже, что бы только могли сотворить, изобрести, понавыдумывать люди, если бы они не изобрели телевизор!? У нас телевизора в вагончике не было. Из развлечений — надоевшие, одни и те же книги и редкие гости, заскакивающие на огонёк в вагончик перекурить. В основном трамвайщицы и сцепщики со станции, так что особо увлекательных интеллектуальных бесед мы вести не могли. Трамвайщицы использовали положенный им перерыв на конечной остановке и заскакивали к нам и покурить и чайку попить.