Дмитрий Пригов - Мысли

Так вот.

Вопрос, естественно, касается статуса и образа кино в ХХ веке. В смысле, будет ли кино, как и ныне, обладать статусом высокого искусства и сохранит ли свои видовые и жанровые черты. Первый вопрос касается проблемы общего переструктурирования культуры, черты которого гораздо яснее проступают в пределах изобразительного искусства, оказавшегося в определенный момент наиболее мобильным в приспособлении к потребностям информационного общества и рынка, сохраняя возможность существования и одинаковую степень интенсивности и актуальности как в сфере массовой культуры, так и элитарной (в отличие от кино и литературы, не способных быть продаваемыми и, соответственно, предельно актуализированными на уровне ценности единичного объекта).

К тому же, изобразительное искусство наиболее продвинулось (ну, может, словечко не то — что значит, продвинулось? — а что? — да ничего, словно глупое какое-то! — ну, а если сказать: как бы продвинулось? — так вот неизмеримо лучше! — ладно) по пути переноса акцента художнической деятельности в область манифестированного жеста, имиджа и поведения, обнаруживаясь в качестве художника с его амбициями и проблемами на операциональном уровне — все это в пределах развития, опознания и мутации так называемого ныне постмодернизма (в то время как кино осталось на уровне полистилистики, или выступает в качестве элемента более общего высказывания в пределах того же изобразительного искусства или всякого рода поп-шоу; как, впрочем, и его старший брат литература, за исключением отдельных ее представителей, предпочитающих, кстати, работать на грани текста, изобразительного искусства и перформанса). Все это обнаруживает тенденцию постоянного смещения кино из сферы разрешения актуальных, болевых проблем высокого искусства в сферу массискусства (опять-таки это не говорит о деятельности отдельных его представителей, но о роли, отводимой в общей структуре культурных стратегий и стратификации). Ну и хорошо.

В то же самое время надвигающаяся тотальная визуализация культуры отодвигает кино на периферийные пространства именно визуально-виртуальных артикуляций как архаического их предшественника. В то время как художник, в отличие от киношника, воспитанный на мобильном функционировании в пределах размытых жанровых и видовых рамок искусства (когда именно в изобразительном искусстве объявились такие виды деятельности, по внешним признакам должные бы числиться по другим профсоюзам, — перформансы, инсталляции, акции, видео, тексты и пр.), имеет гораздо больше шансов внедриться в новую визуализацию, восприняв и артикулировав ее идеологию, драматургию и жестово-поведенческую авторскую модель. Собственно, ничто не мешает и не запрещает и кинодеятелю воспринять и воспроизвести тот же образ деятельности и позу, утеряв специфические архаические черты художника кино.

И хорошо.

Вот мы тут прыгаем, скажем. Вернее, вы прыгаете. Я-то человек посторонний. Хотя тоже иногда скачу. Но по-другому.

А чем отличается ваше скакание от постороннего, от скакания вообще себе в удовольствие? Это нисколько не значит, что вы скачете себе в неудовольствие. Отнюдь.

Но чем ваше скакание отличается от вообще природной способности природного и культурного человека двигаться, бегать, протискиваться, оборачиваться, кружиться, носить и передвигать что-либо, вертеть ногами, руками, головой, падать и взбрыкивать, да и просто пританцовывать и протанцовывать всю ночь напролет? Очевидно, ваши действия отличаются осмысленной и насильственной организованностью и наличием неких специфических приемов, в пределах которых формируются и артикулируются специфические цели, каноны и стили. То есть, как и любой текст, визуальный или вербальный, отличается от простого говорения или манипулятивной деятельности.

Мы не говорим здесь о духовности или об интеллектуальной наполненности, как и о конкретной одаренности конкретного персонажа.

Поскольку я профан в вашем роде деятельности, мне позволено будет отвлекаться на разные необязательные предметы, имеющие к балету опосредованное отношение, но только к более общим вопросам функционирования культуры и культурных, назовем их так, деятелей.

Вот об одаренности.

Под ней обычно подразумевается в основном б о льшая относительно прочих людей физиологическая приспособленность кого-либо к данному роду деятельности. Однако же одаренность — это сложносоставной комплекс, раскрывающийся и реализующийся во времени:

1. дар к данному роду деятельности,

2. дар обучаемости,

3. дар роста (как вспоминал известный французский скульптор Бурдель: когда я учился, сколько их было талантливее меня, а где они теперь?),

4. дар выживания (вот говорят: жаль, талантливый был человек, да спился, или семья заела, жизнь сломала! — этот аспект дара иногда нечеловеческий и в смысле силы, качества и типа поведения, но и в смысле высшего проведения),

5. дар становления,

6. дар культурной вменяемости (о нем, как об основном в нынешней культурной ситуации, позднее и более развернуто),

7. дар созидания собственного образа, имиджа, давания своего имени определенному кругу явлений в культуре (когда говорят: это как у такого-то…).

Данные позиции указаны в достаточно точной последовательности их временного проявления. Ну, бывает, конечно, безумная сила одной компенсирует недостаток другой. Но ни одна из этих позиций не может быть нулевой. Ну и, конечно, достижение последних стадий — удел дарований исключительных.

Возможно, я говорю вещи банальные, прописные истины, но мне самому они вот в такой вот классификационной чистоте открылись недавно, и было бы обидно не поделиться ими с кем-либо, тем более когда предоставляется возможность. А вот вы как раз и подвернулись. Так что продолжим наши банальности и самоочевидности.

Естественно, у разных родов искусства разная степень зависимости от физиологических особенностей и возможностей человеческого организма, от общеантропологических основ. Ясно, что балет наиболее зависим от таких фундаментальных антропологических оснований, как мышечная возможность преодоления земного тяготения, прямостояние и переход к движению через потерю равновесия, скорость передвижения и фиксированность при стоянии, поворотах и вращениях, зрительное восприятие, хотя и меняющееся, конвенциональное, но и имеющее основания в принципе строения человеческого тела и соразмерности его частей и пластичности их сочленения. Ну, естественно, множество прочих мне неведомых по принципиальному неведению и невежеству в данной сфере деятельности деталей и всевозможных примочек, типа выворотности, там, подъема, легкости костяка и пр. Но это не мое дело.