Ринат Валиуллин - Безумие [litres]

– Никогда никого не ревнуй, это делает тебя уязвимой.

– Я понимаю, у язвы свои взгляды на внутренний мир.

– Да, береги свой желудок. Все язвы и гастриты от этого.

– Сыра хочется, а он в мышеловке.

– Почём сыр в мышеловке?

– Ой, дорого. Ты сама знаешь.

– Что показывают? – сел я на колени к жене и обнял её шею. В руке её вместо пульта была телефонная трубка, которая все ещё хранила тепло состоявшегося разговора.

– А, ерунда всякая. Ты как так незаметно пробрался?

– Интересно?

– Тяжеловато.

– Ты про меня или про фильм?

– Про обоих.

– А что за кино?

– Ничего нового. Он смотрел на неё так долго, так испытующе, что бедняжка успела за это время влюбиться, остыть и даже возненавидеть.

– Счастье слишком быстро входит в привычку, войдёт, покрутит своим розовым хвостом, а тот возьми и отвались. Приделывай его обратно, не приделывай, всё б/у.

– Счастье – это когда нигде не болит и во всём прёт.

– Ну, мало ли у кого что не прёт. Это житейское. По виду он уже не мальчик, я бы сказал дед. Откуда взялась ненависть? – всматривался Артур в старика на экране.

– От его бессилия. Он несчастен. Половое бессилие губит в нём всё мужское.

– Я же говорю, что всё дело в хвосте.

– Он, как баба, закатывает скандалы, пытаясь всю вину сложить на неё, на свою женщину. Самый простой способ для этого – ревность.

– Я вижу. Утро застало его врасплох… в одних трусах, – снова посмотрел я на экран и намеренно сполз по ногам Шилы на пол.

– Я вот всё думаю, если к твоим ногам падает мужчина – это сила земного притяжения или неземного обаяния?

– Это от голода. Что у нас на ужин?

– Коньяк. Я уже начала его есть.

– Проблемы?

– Апатия.

– Ещё бы, такие фильмы смотреть, нахватаешься всякой вирусни, – дотянулся я до пульта, который лежал на диване, и вырубил старика. – И хватит уже париться по мелочам!

– Это всё, что ты мне можешь сказать?

– Нет, это всё, что ты должна научиться делать.

– Я смотрела на небо.

Прошло ещё несколько часов, за которые мы успели приготовить еду, я занимался мясом, Шила – салатом, выпить по бокалу красного, поговорить о том о сём, поужинать, сложить посуду в раковину, просмотреть в Инете личное, разобрать постель, снова включить и выключить телевизор.

– Хочу в Италию.

– У меня есть для тебя сюрприз.

– На море поедем?

– С чего ты взяла?

– Я море задницей чувствую.

– Айвазовский что ли?

– При чём здесь Айвазовский?

– Он тоже рисовал море, стоя к нему спиной.

– Это точно про тебя, – засмеялась Шила. – Сначала ты мне рисуешь море, а потом разворачиваешься тылом ко мне и сладко спишь.

– Финский залив тебя устроит?

– Как сахарозаменитель, – ответила она, отвернулась от меня, потом долго лежала в задумчивости. По дыханию я слышал, что не спит. Я её понимал. Она хотела уйти под парусом в море, а я предложил перейти его вброд.

– И вообще, мне нравится Рерих, – подтвердила она мои опасения.

– Это где?

– Не где, а кто.

– Ты думаешь, я не знаю этого художника. Я хотел узнать, насколько далеко.

– Это в Индии, в Гималаях. Я раньше думала, что в жизни так ярко, как на его картинах, не бывает. Оказалось, бывает. В долине цветов.

– В Индию часов девять лететь. Ты же знаешь, мне категорически запрещено летать, даже пассажиром.

– Я знаю, от этого мне ещё больше не спится. Всё какие-то мысли.

– Перевернись на другой бок.

– А смысл?

– Покажи проблемам прекрасную задницу.

Чёрные жемчужины с синим отливом усыпали дно леса. Будто рассыпалось чьё-то великое ожерелье. Кто-то рассыпал, а мы собирали. Лисички выпутываясь из лап зелёного меха, светились от счастья, что наконец выбрались наружу. И теперь отдыхали, утомлённые борьбой, на пушистых волнах зелёного ковролина, под высокими соснами. А здесь мы с ножичками. Артур с Шилой гуляли по лесу, сосредоточившись на грибах и чернике. Богатый воздух, щедрый на кислород, то и дело накатывался волной на лёгкие, оставляя там частичку своей жизненной необходимости, продлевая жизнь, как минимум, ещё на вздох. Иногда я останавливался, наблюдая, как ловкие пальцы Шилы собирали с веток ягоды в небольшое зелёное ведёрко. Особенно крупные она закладывала, словно в ломбард, в свои губы. Я любил её так, что мне и не снилось. Мне снились совсем другие дела. Сон на новом месте всегда был проблемой для меня. Воспоминания, как катушка спиннинга, который я взял с собой и уже успел покидать, разматывалась на бесконечные метры жизни, потом сматывалась обратно. Маленькая золотая рыбка болталась на поводке. Словно испытывая судьбу, я безжалостно выкидывал её в пучину, полную хищников и прочих опасностей, не давая ей полной свободы, управляя ею, то и дело подматывая обратно, тем самым возвращая себя на круги своя. Целью всякой человеческой рыбалки было поймать рыбу покрупнее, среди камней и коряг зацепить нечто большое и прекрасное.

– Ты слышала, как кто-то у соседнего трейлера рыгал с утра? – вырвала неожиданным вопросом меня из чистоты Лапландии Шила.

– Нет. Я, видимо, уснул на тот момент.

– Вчера хорошо посидели.

– Кто?

– Кто-кто? Мы.

– А, я всё думаю о бедняге, которому было плохо с утра.

– Что за дурацкая привычка аккумулировать в себе негатив?

– Ты снова о парне? – засмеялся Артур. Он подошёл к берёзе, которая чудом затесалась среди сосен, и обнял её.

– Я тебя сейчас ударю, – замахнулась на меня Шила зелёной улыбкой ведра.

– Не ревнуй, ягоды рассыплешь. А ёжик был классный. Никогда не видел таких ручных. Я понимаю утки, голуби, но чтобы ёжик за колбасой приходил… Он, наверное, больше нас съел.

– Может, он для детей старался. Они же кормят ежат, отрыгивая.

– Значит, тот финн звал своих на первый завтрак? Дети, сейчас позавтракаем и по машинам.

Шила запустила в меня шишку: «Хватит обнимать берёзу!»

Я успел убрать голову. Шишка попала в ствол.

– Ого, у тебя какой разряд по шишкометанию? – «Она снова меня любит», завибрировало в моей голове.

«Вот такого я тебя люблю, вот такого», – ответила Шила на звонок ещё одной шишкой. Артур снова увернулся.

Вечерами мы гуляли по финским магазинам, просто так, не имея понятия, что может нас там поразить настолько, что захочется оставить себе. Заходили то в один, то в другой.

– Ты ещё не устал? – обращалась Шила ко мне на выходе из очередного магазина.

– Ни в коем случае, – держался я.

– Надо тебе тоже рубашку купить другую.

– Зачем?

– Должна же я тебя за что-то любить.

– Чтобы хоть за что-то его любить, она покупала ему время от времени новую одежду: то рубашку, то перчатки, то шляпу, то кроссовки, – иронизировал Артур. Я следовал по следам Шилы. Иногда она держала меня на своей руке, словно на поводке, иногда отпускала, отвлекаясь на ту или иную тряпку, как сейчас, и я оставался один в гардеробе материального, не зная, как распорядиться этой свободой. Я бродил меж людей-невидимок, висящих на вешалках в ожидании клиента. Бесполезно трогал на ощупь ту или другую ткань. В мужском отделе было прохладно и пусто, зато в женском шла настоящая жатва. Когда женщине плохо, она идёт по магазинам, чтобы никого не видеть, когда женщине хорошо, она идёт по магазинам, чтобы её видели все. Сейчас рядом с ней был мужчина, который подсознательно искал выход. Для женщины магазин – это релакс, для мужчины – работа, женщина ищет в магазине примерочную, мужчина – выход. Я тоже искал его подсознательно.