Хэнк Грин - Совершенно замечательная вещь

— Как только полицейские со мной закончат, да, я все сделаю.

— Нет, полицейские заберут отснятый материал. Тебе лучше отдать мне карту памяти.

Он мгновение обдумывает это, а затем понимает, что я права.

— Черт возьми, девушка, ты потрясающе ясно мыслишь для человека с дырой в организме. А как быть с последней репликой?

— Давай сейчас запишем.

Он щелкает камерой и вынимает микрофонный кабель, так как медики сняли мой микрофон вместе с остальной одеждой. Энди ненавидит использовать встроенный микрофон, но идею случайно записать изображение без звука он ненавидит значительно больше.

Найдя кусок чистой рубашки, чтобы вытереть объектив, Энди садится на корточки, сантиметрах в тридцати от моего лица, чтобы встроенный микрофон лучше принимал звук.

— Мотор.

На записи видно, что я лежу на боку на каталке. На заднем плане маячит «Скорая», рядом бродят Митти и Джессика. Я в беспорядке, и на моем лице все еще видны разводы от Беллакура. Единственное, чем прикрыта верхняя часть моего тела, это одеяло. Очень дерзкий кадр.

Я возвращаюсь к своему представительному голосу, сильному и смелому, хотя это больно:

— Как я уже сказала, даже в эти ужасные дни, даже когда все, о чем мы способны думать, — поступки худших из нас, я горжусь тем, что я — человек.

Энди вытащил карту и протянул ее мне под одеялом. Я сунула ее в карман штанов.

— Вообще-то нам не положено задавать много вопросов… — начала Джессика в машине «Скорой помощи» в шести минутах езды от больницы, пытаясь перекричать сирены и грохот мотора. Я лежала на боку, лицом к ней. Видимо, они не хотели, чтобы я давила на рану.

— Поясните, — попросила я.

— Ну, парамедикам много чего не положено. Первое: спрашивать, что случилось. В основном мне все равно, но даже если нет, я не имею права задавать лишние вопросы. Моя работа заключается в том, чтобы поддерживать пострадавшего по пути в больницу. И, ну, нам нельзя проявлять интерес, если пострадавший — узнаваемая личность.

— Ой. Что ж, здрасьте, я Эйприл Мэй, возможно, вы видели меня в таких роликах на ютьюбе, как «Эйприл Мэй и нью-йоркский Карл». — Говорить было больно, но не намного больнее, чем дышать.

— Я так и подумала. — Мне понравилась Джессика с ее большими очками в тяжелой оправе и ярко-красной помадой. Если бы мне пришлось угадывать, я бы предположила, что она на пару лет старше меня. Она постоянно проверяла мое кровяное давление и дыхание.

— Я поправлюсь?

— Занятно, что это еще одна вещь, о которой мы не должны говорить. Если я скажу да, а окажется, что нет, ты сможешь подать на меня в суд.

— Ой. Что ж… — Я на секунду задумалась. — Если бы человек именно с моими симптомами находился в твоей машине «Скорой помощи», ты бы переживала, будет ли он жить?

Она улыбнулась:

— Нет, я бы не стала.

Манжета с шипением выпустила воздух, но Джессика оставила ее на моей руке.

— Приятно слышать.

— Хочешь болеутоляющее?

— Нет, мне больно, но я в порядке. На самом деле, если хочешь сделать мне одолжение, не могла бы ты заглянуть в карман моего пиджака и посмотреть, там ли телефон?

— Да, я уже проверила. Хочешь, чтобы я кому-то позвонила? — спросила она, вытаскивая сотовый. — Ой. Черт, девочка, у тебя около восьми миллиардов текстовых сообщений.

— Значит, проверка телефонов пациентов не входит в список того, что вам нельзя делать?

Она очаровательно смутилась:

— Раз уж ты упомянула…

— Не волнуйся. А ты не могла бы написать Робину? Просто скажи, что у меня минимальные повреждения, в какую больницу меня везут, и попроси передать эти новости моим родным и друзьям. И пусть принесет мне ноутбук.

Я дала ей пароль, она набрала текст и сказала:

— Кстати, тебя везут в Белвью.

— Как здорово!

— Здорово?

— Да. Это такое красивое здание, всегда мечтала его посмотреть. Хотя предпочла бы менее болезненный способ туда попасть.

Она отправила сообщение, я услышала характерный свист и немного расслабилась.

— Плохая новость: тебя везут в некрасивое здание.

— Да уж. Теперь, наверное, мне надо поговорить с родителями.

— Не мое дело, но у тебя еще куча сообщений от некоей Майи, похоже, она очень волнуется.

Я издала долгий стон.

— Не бери в голову! Прости. Это не мое дело.

— Нет, все хорошо. Просто напиши ей, что я в порядке, все не так плохо, как выглядело. Отправь то же самое моим родителям, скажи им, что я еду в Белвью.

Еще два свиста.

Я чуть подвинулась, и тут же снова закружилась голова.

— Ооооооо.

— Извини, мне не следовало позволять тебе так много говорить, — сказала она, снова накачивая манжету. — Что чувствуешь?

— Просто голова кружится. Еще ощущение, что во рту полно травки, тошнит и в пот бросает. Но, может, просто дело в том, что я еду полуголая в машине с милой девочкой-фельдшером.

— Господи, тебе дадут морфий, просто чтобы ты замолчала. Давление низкое, но не критичное. Скорее всего, ты теряешь сознание от боли. Дай знать, если действительно соберешься вырвать.

— Правда очень больно. В основном — дышать.

— Ну ты все-таки не переставай.

— Ты мне нравишься, Джессика.

— Ты мне тоже, Эйприл Мэй. А теперь заткнись. — Она обошла меня, села сзади, приподняла одеяло и прижала к спине холодный кружок стетоскопа. Несколько секунд спустя Джессика сказала: — Мы больше всего боялись, чтобы нож не задел легкое, но никаких признаков этого нет.

— А что бы я при этом чувствовала?

— Понятия не имею, меня ни разу ножом в спину не били. А теперь серьезно, помолчи.

Я попыталась набрать слюны и облизать пересохшие губы. Они почему-то показались сладкими, словно я намазалась гигиенической помадой со вкусом винограда или что-то типа того.

— Можно мне воды?

Джессика протянула мне бутылку, но предупредила:

— Только много не пей, а то поперхнешься.

Из-за плотного движения машины «Скорой помощи» в Нью-Йорке очень быстро не ездят. К счастью, всегда поблизости есть какая-нибудь больница. Самая странная вещь в поездке в карете «Скорой помощи» (помимо того что тебя только что пырнули ножом и ты валяешься полуголый под одеялом) — это сирена. Она гудит все время, но становится то громче, то тише и вроде как смещается по высоте благодаря эффекту Доплера. Для пациента никогда не бывает так, что звук ровный и долгий. Может, Джессика и Митти такое и слышали, но это была одна из тех знакомых, но немного странных вещей, которые застряли у меня голове. Вот о чем я думала, когда мы в последний раз повернули, прибыли в Белвью и сирена отключилась.

— Не окажешь услугу? — вдруг спросил я.

— Смотря какую.

Стараясь поменьше шевелить рукой, я осторожно вытащила карту из кармана.

— Это крайне важно. Можешь отнести ее на стойку регистрации или куда-то еще и сказать им, чтобы сохранили карту для Робина Ри?