Коллектив авторов - Искусство революции

Ванька-Каин. Его настоящее имя было Иван Макаров. Он был цирюльником. Его отпустили в город «на оброк», однако он не платил его. Барыня вызвала Ваньку на допрос: почему оброк не уплачен? Состоялся следующий диалог:

— Я бы с превеликим удовольствием, да, признаться, самому деньги были нужны…

— Ах ты, хамово отродье!

— Мерси бонжур. Что за оплеуха, коли не достала до уха! Очень вами за ласку благодарен!

Все попытки барыни приставить Ваньку к делу — «естественно», полезному не для него, а только и исключительно для неё — ни к чему не привели. Его пороли, а он продолжал балагурить, прикидываясь то простачком, то дурачком, хотя более смотрелся хитрецом. Дело кончилось тем, что «победила — барыня», применившая — вполне по-современному — пресловутый подавительский «административный ресурс». Ваньку разбудили чуть свет, связали руки и, «забивши ноги в колодки», взвалили его на телегу и отправили в солдаты. Барыня-нелюдь ликовала, что её крепостная анти-человеческая правда снова временно восторжествовала. Но в итоге Ваньку сломала — буквально — не барыня, а армия, где ему выбили зубы и переломали все косточки! Армия ведь тоже была крепостной и представляла и защищала она именно крепостное государство и феодальные (анти-) общественные отношения. Сейчас же одним из подобных «агентов» буржуазности и буржуазии в современной российской армии класса капиталистов является ломающе-унижающая подавительская «дедовщина» — перенесение уголовно-рыночно-буржуазной иерархии на внутриармейские межличностные отношения.

Сатир-скиталец. Ещё одна головная боль «матушки» — был этот самый Сатир, не способный ни к какому делу, к чему его ни приставь. Ни за что не брался, а только желал «богу послужить»! Пошла барыня ему навстречу, послала деньги на новый колокол собирать. Три года где-то скитался Сатир, думали уже, что сгинул. Но он вернулся и отдал барыне целое состояние — более трёхсот рублей, хотя мог и присвоить эти деньги, сбежать! Нет, не сбежал, за что все считали его блаженным — проще говоря, сумасшедшим… Дважды он ещё уходил, чтобы дособрать нужную сумму на колокол. Его ловили, били, отнимали деньги, обвиняли в принадлежности к секте «бегунов» (судя по всему, стихийно анархистской), не признававшей господской власти, но в итоге отпускали. Третий раз вернулся Сатир совсем больным, но в итоге он всё же собрал 2/3 необходимой суммы на церковный колокол. Барыня «в благодарность» послала его в Москву за колоколом, снабдив нужными бумагами, но не дав ему — зимой — тёплой одежды! Точь-в-точь как Гитлер солдатам вермахта под Москвой! Просто потому, что для неё одежда расходна и дорога, а жизнь человеческая (не приносящая ей прибавочного труда) — нет! Вернулся Сатир, привёз колокол и даже ещё и барыне денежную остачу. Он едва выстоял торжество, дождался, когда колокол загудел, водворённый на положенное ему место — и слёг уже насовсем. Видимо, к прежней хвори добавилась тяжёлая простуда и нервное перенапряжение. Чем это не убийство его — буржуазнейшей «матушкой»? Что же было в этом божьем человека от бунтовщика? Незадолго до смерти он говорил Аннушке, пытавшейся его вылечить, выходить:

— Мы прежде вольные были, а потом сами свою волю продали! (см. книгу «Продавшие социализм» Кенни и Кирана — Р. К.). Из-за денег господам в кабалу продались. За это и судить нас будут.

Аннушка возражала, что не мы это сделали, а наши «деды».

— Всё равно, ежели и в старину отцы продались, мы за их грех отвечать должны. Нет того греха тяжелее, коли кто волю свою продал. Всё равно, что душу.

И как тут не выйти на современность? Разве россияне не за деньги (и то — обманные, на деле — весьма и весьма дутые и иллюзорные!) волю, а во-многом — и душу — свою продали, завоёванную под руководством большевиков, и в кабалу к богачам подались? Сами разбогатеть захотели, стать господами… Вот и стали все — одни рабами-господами, а другие — рабами-рабами! В итоге оказались рабами и капитал-империалистических господ, и денег, и вещей, и всестороннего и повсеместного бездушия и бесчеловечности! «Мы», в отличие от Мавруши, поклонились господам, пошли «их работу» делать, прибыль для них собою и из себя производить, менять свои жизни и души на прибыль для господ и на рабство — для себя! Потому-то и мало ныне людей, подобных хотя бы даже пошехонским бунтарям: то ли ещё надеются вырваться, выгрызться «в богачи», то ли совестно друг перед другом за волю («Самостоянье человека», как писал А. С. Пушкин) проданную стало, что купились на обещания перестройщиков, как дикари на бусы. Дескать, заживём «как в Европе»! И зажили — и живём! — существуем — как в Пошехонии… Скиталец говорит здесь Аннушке по сути в образной форме о том, что даже если ты и попал в рабство, и стал временно рабом, то величайший грех и преступление против своей человеческой души, против природы — и после роды — и общества — не сделать всё возможное и невозможное для освобождения себя и всех рабов вообще.

Политические выводы:

— Как известно, дворянство составляло главную опору царизма. Анализируя детальные личностно-психологические портреты дворян, представленные в «Пошехонской старине», становится ясно, что на такой гнилой основе царизм никак не мог устоять и должен был рухнуть, рано или поздно — что и произошло. Страдали не только крепостные, но вырождались и сами крепостники — и цари тоже — тупели, дичали, зверели, даже змеели .

— Отмена крепостного права не была «благодеянием царизма», а явилась с его стороны вынужденным результатом роста недовольства, экономики, а также самосознания в крестьянской среде, что могло вылиться в очередную Крестьянскую войну в неизмеримо больших масштабах и с трудно прогнозируемыми для феодалов и их государства результатами-итогами!

— Последствия крепостного права сказываются и сегодня; оно оставило глубокий след-шрам в сознании, психологии, а возможно, отчасти, и в генах потомков (а уж в мемах — культуре — точно!). Его последствия И. П. Павлов называл «рефлексом рабства» («привычкой к рабству, любовью к рабству» — говорил И. Щ. Каблахов) — естественно, социально-психологическим.

Психологические и педагогические выводы:

— Следует вынужденно, под напором данных реальности отказаться от мнения, что детство — это «пора непрерывного душевного ликования и радости» и признать его в условиях эксплуататорского анти-человеческого общества жизненным периодом, полным злосчастия, уязвимости и почти абсолютной незащищённости. В современных условиях впору ставить вопрос: есть ли детство у детей вообще? И кто его ворует и похитил у детей?? Как и — есть ли человечность у буржуазных родителей?