Эрнест Гейнс - И сошлись старики. Автобиография мисс Джейн Питтман

— Вот так вот, — говорит. — Приведите к присяге первого свидетеля. Начали.

Как я уже говорил, процесс тянулся три дня, и по большей части в суде царил порядок. Однако порой, когда кое-кто из черных стариков — с рукой в повязке или с забинтованной головой — описывал события, он, работая на публику, несколько увлекался. Вдобавок своих земляков он именовал не иначе как кличками — Простокваша, Чумазый, Простая Душа, Сажа, Кочет. Зал разражался хохотом, особенно веселились корреспонденты: случай, конечно, из ряда вон выходящий, но всерьез они его не принимали. Зал не разделял их веселья, однако лишь до тех пор, пока Мейпса не вызвали для дачи свидетельских показаний во второй раз и не предложили описать, где именно он находился во время перестрелки. Прежде Мейпс, особо не уточняя, объяснил, что был во дворе. Но теперь окружному прокурору потребовалось узнать, где именно во дворе. Мейпс отказался отвечать. За отказ отдачи показаний, предупредил судья Рейнольдс, его могут обвинить в преступной халатности: ведь в перестрелке погибли двое. Мейпс ответил, но так тихо, что его услышал лишь прокурор. "Говорите громче, — потребовал прокурор, — чтобы вас слышал весь зал." Злые серые глаза Мейпса так полоснули прокурора, что казалось, Мейпс сейчас сорвется со свидетельского места и врежет прокурору, но вместо этого шериф только сказал: "Всю перестрелку я просидел на заду посреди дорожки. Льюк Уилл подстрелил меня, и я сидел на заду посреди дорожки. Ну как, теперь хорошо слышно?" И с тем вернулся в зал. Вот тут-то зал и грохнул, даже судья Рейнольдс не удержался от смеха. Люди, проходившие по улице, должно быть, подумали, что тут показывают чаплинскую комедию. Случилось это утром третьего дня, и до самого вечера, пока процесс не закончился, публика каталась от смеха. У Мейпса — рука его была в повязке — весь день горели щеки, и, наверное, будут гореть еще долго-долго.

Присяжные после трехчасового совещания вынесли приговор. Судья прочел его, на минуту задумался, а потом велел всем обвиняемым — и черным, и белым — встать. Так как двое виновных в убийстве, сказал он, погибли и при этом надо добавить, что убили Бо и ранили Мейпса они же, он не станет выносить приговор, а будет молиться об упокоении их душ. Что же касается остальных, сказал судья, он приговаривает всех их условно сроком на пять лет или до конца жизни, в зависимости от того, что наступит раньше. А это означает, сказал судья, что он лишает их права пользоваться огнестрельным оружием любого вида, как-то: дробовиками, винтовками, пистолетами, а также запрещает подходить ближе чем на три метра к тем, кто носит оружие (что для жителя Луизианы так же немыслимо, как никогда не упоминать о масленице или Хью Лонге). Если он узнает, сказал судья, что кто-либо из обвиняемых взялся за оружие или подошел к вооруженному человеку ближе чем на три метра, он, судья, посадит нарушителя в тюрьму на остаток жизни, сколько бы тому ни суждено прожить. Вопросы есть? — спрашивает судья. Вопросов не последовало, и судья бухнул молотком и объявил заседание закрытым.

Мы с Кэнди вышли из зала суда, остановились на крыльце и стали смотреть, как расходится народ. Кэнди предложила Мату подвезти его. Но он отказался. Клэту, говорит, ждет их в грузовике, и он вернется вместе со всеми. Видавший виды грузовичок Клэту стоял перед зданием суда; мы посмотрели, как старики забираются в кузов. Кэнди помахала им рукой. Я почувствовал, как другой рукой она нашла мою руку и ее пальцы стиснули мои.

Эта книга посвящается памяти моей бабушки миссис Джулии Маквей, моего отчима мистера Рафаэля Норберта Коллара и памяти моей любимой тетки мисс Агустины Джефферсон, которая не могла ходить, но своим примером показала мне, как это важно — выстоять.

Несколько лет я пытался уговорить мисс Джейн Питтман поведать мне историю ее жизни, но всякий раз она отвечала, что рассказывать ей не о чем. Но ведь ей более ста лет, настаивал я, когда-то она была рабыней, ей есть о чем порассказать. В 1962 году, когда школа закрылась на летние каникулы, я снова поехал на плантацию, где жила мисс Питтман, и повторил, что намерен услышать ее историю до начала занятий в сентябре и теперь уже от нее не отстану.

— Не отстанете? — сказала она.

— Нет, мэм.

— Ну, тогда, пожалуй, лучше что-нибудь рассказать, — сказала она.

— Это еще почему? — спросила Мэри.

Мэри Ходж, шестидесятилетняя крупная женщина с коричневой кожей, жила в одном доме с мисс Джейн и приглядывала за ней.

— Так он же меня до смерти замучает, — сказала мисс Джейн.

— А зачем вам это нужно? — спросила Мэри.

— Я преподаю историю, — объяснил я, — и, конечно, рассказ о ее жизни поможет мне многое объяснить моим ученикам.

— Ну а ваши книжки чем плохи?

— О мисс Джейн Питтман в них ничего нет, — сказал я.

— Ладно уж, Мэри, — сказала мисс Джейн.

— Ничего ему не рассказывайте, если не хотите, — сказала Мэри.

— А он будет ко мне приставать.

— Не будет, коли скажете, чтоб его ноги здесь не было! Не то я попрошу, чтоб Этьен дал мне свой дробовик.

— Когда вы хотите начать? — спросила мисс Джейн.

— Значит, вы согласны? — сказал я.

Они обе только посмотрели на меня. Понять, о чем думает мисс Джейн Питтман, я не мог. Когда женщине более ста лет, угадать ее мысли не так-то просто. Но Мэри было всего шестьдесят, и я знал, о чем думает она: ей все еще хотелось взять у Этьена дробовик.

— Можно в понедельник? — спросил я.

— Можно и в понедельник, — ответила мисс Джейн.

Я рассчитывал, что успею записать рассказ мисс Джейн на магнитофонную ленту еще до сентября. И первые две недели все шло хорошо. Однако на третьей неделе работа вдруг застопорилась. Мисс Джейн начала все забывать. Не знаю, было ли это намеренно, но почему-то она больше ничего не могла вспомнить. Меня спасло, что послушать наши разговоры всегда приходили другие люди, и они охотно помогали мне, чем могли. Мисс Джейн все время справлялась у них то об одном, то о другом. Главным ее консультантом был старик, которого звали Пэп. Ему перевалило за восемьдесят, он всю жизнь прожил на этой плантации и помнил все, что происходило в округе с начала нашего века. Но даже Пэп не помог мне уложиться в намеченный срок. Начались занятия в школе, и теперь я мог беседовать с мисс Джейн только по субботам и воскресеньям. Я разговаривал с ней и с другими несколько часов, а потом уезжал до конца следующей недели. Следует заметить, что, хотя рассказ ведет только мисс Джейн, к нему многое добавляли другие. Если она уставала, забывала или просто не хотела больше говорить, за нее продолжал кто-нибудь еще. А мисс Джейн сидела и слушала, пока снова не была готова рассказывать. Если она соглашалась с говорившим, то не прерывала его довольно долго, если же нет, качала головой и повторяла: "Нет, нет, нет, нет, нет". И рассказчик не спорил — это была ее история, а не кого-нибудь еще.