Эрнест Гейнс - И сошлись старики. Автобиография мисс Джейн Питтман

— Не будешь?

Глядит на меня поверх очков, а я гляжу на него. Он не разозлился. Он был не из тех, кто сразу на стенку лезет чуть что, а думал себе спокойно, не торопился.

— Ну хорошо, через Миссисипи ты идти не хочешь, — сказал он и опять на карту смотрит. — Значит, хочешь, чтоб тебе было потруднее, и собираешься идти через Арканзас. — И уж теперь на меня смотрит поверх очков: может, я и через Арканзас идти не захочу? — Ведь другого-то пути нет, если, конечно, ты не собираешься прыгнуть через Миссисипи. А это, пожалуй, трудновато даже для таких прытких, как ты.

Он помолчал. Думал, я что-нибудь скажу. А я тоже молчу, и он опять повернулся к карте.

— Ну хорошо. Теперь мы в Арканзасе. Так как Арканзас севернее Луизианы, то, как пройдешь его, тебе надо будет повернуть прямо на восток, вот так, и ты попадешь в Теннесси. Вот сюда. Ну хорошо, ты в Теннесси. Идешь дальше, пока не упрешься в Нашвилл. Мемфис ты прошла уже давно, это недалеко от Арканзаса. Из Нашвилла снова поворачиваешь на север. Поищи только хорошую дорогу в Луисвилл, это в Кентукки. Из Луисвилла идешь в Цинциннати — и ты в Огайо. Вот тут, — сказал он, постукивая по карте. — Ну а кто тебе нужен в Огайо?

— Мистер Браун. Солдат-янки.

— Мистер Браун, солдат-янки, — говорит он. — Но в Цинциннати может оказаться несколько Браунов, фамилия-то не из редких. А если он не в Цинциннати живет, то может жить в Кливленде. Вот здесь.

Он все смотрел на карту, ну и я начала на нее смотреть.

— Мне надо пройти через все эти места, а я все еще в Луизиане?

— Совершенно верно.

— А откуда мне знать, что вы правду говорите? Что вы не конфедерат?

Старик долго смотрел на меня. Лицо у него было не доброе и не злое.

— Может быть, я конфедерат, — говорит. — А может быть, друг твоего народа. Или просто старик, и больше ничего. Или же очень мудрый старик. Может быть, старик, который плачет по ночам. Или старик, который завтра наложит на себя руки. А может быть, старик, который должен продолжать жить, чтобы дать двум детям миску вареных овощей без мяса и кукурузную лепешку. Может быть, старик, которому дано обогреть у своего очага другого человека, неважно, черного или белого. Я могу же быть кем угодно, правда?

— А долго мне туда идти? — спросила я.

— Куда?

— В Огайо.

— Все-таки в Огайо?

— Так ведь я же туда с самого начала шла.

— Ну хорошо, дай подумать.

Он потер подбородок и посмотрел на меня. Такой маленький, чуть не одного роста со мной, а вы сами видите, я ведь не великанша.

— Сколько ты примерно весишь? — говорит. — Семьдесят фунтов? Семьдесят пять? Ну, допустим, семьдесят пять, накинем тебе пару фунтов. Узел твой весит фунтов десять. Предположим, в день ты будешь проходить пять миль. В хорошую погоду и по сносной дороге. Но погода не всегда будет ясной. Польет дождь и зарядит на несколько дней. В плохую погоду ты пройдешь вдвое меньше. То есть две с половиной мили вместо пяти. Но считаться тебе надо не только с погодой. Нужно подумать и о гремучих змеях, водяных щитомордниках и мокасиновых змеях. Значит, тебе придется обходить все протоки и сырые заросли, другими словами, возвращаться на юг или сворачивать на запад, так как на востоке ты упрешься в Миссисипи. Значит, вычтем еще полмили, и останется две мили в день. Ладно, змей и плохую погоду мы учли. Но надо помнить, что хотя бы раз в два дня вам встретится по меньшей мере одна злая собака. И поскольку тебе и малышу придется влезть на дерево и сидеть там, пока кто-нибудь не отзовет собаку или ей самой не надоест и она не убежит, надо сбросить еще полмили. Сбрасываем злую собаку. Теперь подумаем о ветеранах армии конфедератов. Они по-прежнему ненавидят негров за то, что произошло, а так как у них нет возможности выместить свою злобу на янки, они с превеликим удовольствием привяжут двух черных ребятишек к пню, кишащему рыжими муравьями. Значит, их тоже надо обходить стороной, что обойдется тебе еще в полмили. Остается одна миля в день. Этот малыш раньше или позже наестся незрелых ягод или хурмы, у него разболится живот, на чем ты потеряешь полмили. Итак, полмили в день. Ну хорошо, ты добралась до Арканзаса. Но там еще не знают об окончании войны и, значит, вас сразу схватят и продадут куда-нибудь в горы. Придется прервать путешествие на несколько лет — ну скажем, лет на пять-шесть, пока они не поверят, что генерал Ли действительно капитулировал и обучает в Уэст-Пойнте новых вояк. Но вернемся к тебе и малышу. Вы снова свободны, подросли, набрались сил и можете теперь проходить в день по десять миль вместо пяти. Но у тебя появится другая забота — мужчины. Все равно — черные или белые. Белый обойдется с тобой так же, как обходился с твоими соплеменницами с тех самых пор, когда вас привезли сюда в цепях, да и от черного тебе ничего хорошего ждать не приходится. Итак, ты выбираешь черного. Нет, не для того, чтобы он защитил тебя от белого. Если белому вздумается, он отберет тебя у черного, а его в случае необходимости и убьет. Ты выберешь одного черного, чтобы он защитил тебя от другого черного, который, возможно, будет обращаться с тобой еще хуже. Но и этот, первый, тоже не бог весть что и бьет тебя с утра до ночи. Причем не потому, что ему так уж этого хочется, а потому, что иначе он не может. Слишком уж он привык к зверскому обращению и ничего другого просто не знает. Затем в один прекрасный день этот мальчик не выдержит твоих страданий, подкрадется к нему, когда он заснет, и размозжит ему голову. И вы снова пускаетесь в путь, но теперь уже как беглецы. Вы пробираетесь в Теннесси, и тут вас снова хватают. Нет, не полиция, от которой вы бежите, а добропорядочные граждане Теннесси. Эти добропорядочные граждане дремуче невежественны — даже еще больше невежественны, чем добропорядочные граждане покинутого вами Арканзаса, и все еще изъясняются на гаэльском языке. А поскольку у нас в стране не выходят газеты на гаэльском, им понадобится еще лет десять, прежде чем они уяснят, что генерал Ли сложил оружие и, возможно даже, скончался. Каким-то образом вам удается вырваться от них, и вы снова начинаете наводить справки об Огайо. Но поскольку теперь вы привыкли говорить по-гаэльски, никто не понимает, чего вам надо, и вас посылают в Мемфис, лишь бы от вас избавиться. В Мемфисе вы спрашиваете дорогу у какого-то черного. Он тоже не понимает гаэльского языка, но он из тех хитрецов, которые считают, что коли негр говорит по-гаэльски, то с ним церемониться нечего. Он просит вас обождать минутку, и он проводит вас куда надо. Вы ждете минутку, час, день, год, пять лет — до тех пор, пока этот мальчик не покончит с ним, как с его предшественником. Вы крадете лошадь с бричкой и едете в Нашвилл, а из Нашвилла до Огайо уже рукой подать. Но в Нашвилле случается новая беда. Кто-то проламывает голову этому мальчику. А раз вы старые друзья, то из уважения к его памяти ты считаешь своим долгом года два пробыть возле его могилы. Наконец ты добираешься до Кентукки, нанимаешься кухаркой к белым, кормишь их, ухаживаешь за их детьми, пока не скопишь денег на дорогу или пока не уговоришь еще одного негра увезти тебя в Огайо. Теперь ты умеешь выбирать мужчин и выбираешь того, кто поглупее. Едва ты добираешься до места, как бросаешь его, хватит с тебя мужчин, и уже до конца жизни. Итак, ты в Цинциннати и начинаешь искать Брауна. Но в Цинциннати Браунов сотня. Есть белые Брауны, черные Брауны и даже коричневые Брауны. Ты ходишь от одного Брауна к другому, но это все не те Брауны. Года через два ты соображаешь, что твоего Брауна тут нет, и отправляешься в Кливленд. В Кливленде Браунов в два раза больше. И один-единственный белый Браун, который, как здесь помнят, воевал в Луизиане, умер десять лет назад, перепив виски. Но вряд ли это был тот Браун, которого ты разыскиваешь, говорят тебе. Он в жизни никому добра не делал. Грубиян был отъявленный и по сто раз на дню проклинал людей и все сущее.