Эрнест Гейнс - И сошлись старики. Автобиография мисс Джейн Питтман

Если бы полковник Дей сказал мне это на неделю раньше, я бы тут же повернулась и ушла. Но после того, что нам сказал Боун, мне уж было все равно, что идти на Север, что оставаться на Юге. Ладно, останусь здесь и буду стараться для себя и для Неда. Если узнаю про место, где жизнь полегче и ученье для Неда получше, уйду туда. А до тех пор останусь тут.

Это опять было рабство, самое настоящее. Ни цветных солдат, ни цветных политиков, ни цветного учителя. Учитель теперь был белый. Но приезжал он только зимой, когда погода была такой плохой, что выгонять детей в поле не было никакой возможности. Пропуска, как в годы рабства, тому, кто хотел уйти с плантации, больше не требовалось. Но тебя могла остановить тайная группа, и приходилось говорить, что ты с плантации полковника Дея. Хотя янки ушли и бюро свободы больше не было, они продолжали истязать и убивать, даже больше прежнего. Цветные писали жалобы в Вашингтон, иногда несколько человек договаривались, набирались храбрости и сами отправлялись туда, но солдат оттуда так и не прислали. Дельцы-янки, деньги янки, чтоб Юг снова встал на ноги, — это пожалуйста, но только не солдаты. Нас бросили на произвол судьбы — работать до изнеможения или умирать.

И тогда люди начали уходить. Они и раньше уходили. Пока было рабство, люди пытались выбраться с Юга. Хозяева и патрульные гнались за ними с собаками. Хорошего раба, сильного работника, приводили назад на плантацию и избивали. Некоторые хозяева клеймили своих рабов. А смутьяна, который пытался бежать не первый раз, продавали торговцу в Новый Орлеан. Если беглец сопротивлялся, его там же на болоте и приканчивали. Один человек, которого я знала, ни за что не хотел идти назад, и его пристрелили. Он сказал, что пусть уж лучше его убьют как собаку, а назад он не пойдет, и разорвал рубашку на груди, чтоб стреляли прямо в сердце. Они его убили и бросили на растерзание стервятникам.

Милях в пяти от места, где я тогда жила, была речка, которую называли Грязная. Люди бежали к ней, чтобы сбить собак со следа, а патрульные приспособились ловить их там. Речка широкая, берега болотистые, а рабы плавать не умели и шли вброд. Тут патрульные их и подстерегали. Прицелятся и кричат, чтоб назад шли. Кто не шел, в того стреляли прямо в воду или ждали, пока он не утонет. Но многим все-таки удавалось бежать. Они знали, что вброд не перейдут — речка широкая, а дно вязкое, — и строили плоты. Каждую ночь или при каждом удобном случае они уходили на болото и понемножку строили плот. А когда он был готов, сталкивали в воду и уплывали. Те, кто поумнее. А дураки шли вброд, и их тут же ловили. В той речке больше покойников, чем на кладбище.

Теперь, когда солдаты-янки ушли, а с ними и бюро свободы, люди опять стали уходить. Не сразу. Потому что мистер Фредерик Дуглас [5] Дуглас, Фредерик (1817–1895) — негритянский общественный деятель, выступал за вооруженную борьбу против рабства. уговаривал дать Югу возможность доказать, что все будет по-другому. Но когда люди убедились, что с ними обращаются не лучше, чем до войны, они послали мистера Фредерика Дугласа к черту и начали уходить. Сначала хозяев это не очень встревожило. Они даже радовались: уйдут смутьяны — а который негр уходит, тот и смутьян, — уйдут все смутьяны, и беспокоиться будет не о чем. Да только уходили не только смутьяны, а и смирные. Прямо толпами уходили, и смутьяны и смирные. Поедешь в город и видишь на дорогах целые семьи. Впереди мужчины с узлами на спине, за ними женщины — одного ребенка несет, другого ведет за руку. И вот тут хозяева забеспокоились. Кто же будет собирать хлопок? Кто будет рубить сахарный тростник? Они поехали в Вашингтон. Это, мол, Север заманивает негров, чтобы использовать их голоса. Янки просто делают вид, будто хотят помочь Югу встать на ноги, а на самом деле хотят подчинить его себе. В Вашингтоне тогда созвали цветных и спросили, правда ли, что Север покупает их голоса. Цветные ответили, что нет, а уходят они потому, что на Юге с ними обращаются не по-человечески. Тогда хозяева вернулись домой и начали задерживать людей насильно. Они натравили на них ку-клукс-клан, и "Камелий", и "Белое братство". А люди все равно уходили. Убегали ночью, прятались в болотах. И все равно уходили.

Цветные солдаты, вернувшиеся с войны, устроили комитет, чтобы ездить и узнавать, как обходятся с цветными. Они ездили по всему штату и проверяли, как живут цветные. Нед узнал про этот комитет и вступил в него. Он сообщил про наш приход. Рассказывал комитету, какую работу мы делаем, сколько часов работаем, сколько нам платят, сколько берут за еду и одежду, как управляющий ведет себя в поле. А убедившись, что с цветными обращаются не лучше, чем при рабстве, комитет велел всем уходить на Север. Неду было поручено объяснить людям, как попасть в Новый Орлеан. Какую дорогу выбрать, где они могут найти приют, а где еду и помощь.

Неду было тогда лет семнадцать-восемнадцать. Во всяком случае, двадцати ему еще не было. Высокий, худой, одни руки и ноги. Очень молчаливый и всегда серьезный. Чересчур серьезный. Мне не нравилась такая его серьезность. Я часто его спрашивала:

— Нед, о чем ты думаешь?

— Ни о чем, — отвечает.

Но я знала, что он думает о своей маме. Он никогда не говорил о ней (мамой он звал меня), но я знала, что он все время о ней думает. Я все делала, чтоб отвлечь его от этих мыслей. Про школу расспрашивала. Он очень любил своего первого учителя, того молодого цветного, который учил здесь ребят, когда мы только обосновались в поселке, и мы вспоминали его еще долго после того, как он уехал. Я расспрашивала Неда про других ребятишек, да о чем угодно — лишь бы говорил, лишь бы думал поменьше. Но он был очень тихий, серьезный мальчик. Да и не погибни его мама и сестренка такой страшной смертью, он бы все равно вырос серьезным.

Зато улыбка у него была редкостная. Кожа по-настоящему черная, на щеках ямочки, а зубы — белей не бывает. Настоящий красавец, будь только он повеселее. Высокий, стройный, красивый черный паренек. С годами он раздался вширь и весил фунтов двести, а может, и больше. Но пока рос, казалось, был одни руки и ноги.

Фамилию он сменил и стал Недом Дугласом. Раньше был Брауном — как я. Фамилии его отца мы не знали, вот он и был Нед Браун. Потом он взял фамилию Дуглас в честь мистера Фредерика Дугласа. Он собирался вести за собой людей, как мистер Дуглас, и некоторое время был Недом Дугласом. Потом стал Недом Стивеном Дугласом, а потом — Эдвардом Стивеном Дугласом. Все молодые люди вокруг брали себе такие фамилии. Кто Дуглас, а кто, Браун (конечно, в честь Джона Брауна, а не Джейн Браун), а кто — фамилию Тернер, в честь Ната Тернера, или Самнер, либо Шерман [6] Имена известных деятелей, борцов за освобождение негров. . Спросишь кого-нибудь, как тебя зовут, а он отвечает: "Джон Браун". Спросишь, а как звали его отца, он говорит: "Эд Вашингтон". Старики только смеялись и головами покачивали, но эти ребята не смеялись. Я все время твердила Неду, что он слишком серьезный. Он научился читать, умел писать, и в доме у нас всегда были книжки.