Эрнест Гейнс - И сошлись старики. Автобиография мисс Джейн Питтман

А эту ворожею звали мадам Готье. Имя ее было Элоиза Готье, но только все ее называли мадам Готье. На ней было лиловое атласное платье, голова повязана золотым шарфом, а в ушах — серьги, какие носят креолки. Она сказала, чтоб я вошла. А когда услышала, что я приехала по особому делу, провела меня в другую комнату. Была зима, очень холодно было, и там топился камин, и по всем углам горели свечи, и еще семь — на камине. И перед маленькой статуей на столике у окна тоже горела свечка. На стенах висели изображения святых, обклеенные цветной бумагой. Она кивнула, чтоб я села. Потом подложила в камин еще одно полено и села напротив меня. Я было оробела перед ней, но тут у меня всякий страх прошел, потому что я сказала себе: "Значит, и она мерзнет, как и все обыкновенные люди".

Я рассказала, зачем приехала, она спросила, почему я во сне не помешала Джо сесть на этого жеребца. А я говорю:

— Если уж наяву я ничего сделать не могу, так во сне-то как же!

— А ты пробовала?

Я ответила, что пробовала, но только он меня не слышал. Всегда то пыль столбом стоит, то темно, то шум, то он где-то очень далеко, то еще что-нибудь.

— Погоди! — говорит. — Прежде ответь мне на один вопрос: сколько детей ты родила Джо Питтману?

— Я бесплодная, — говорю.

И рассказала ей, что доктор сказал.

— Ага! — говорит. — Рабство сделало тебя бесплодной. Но в том-то все и дело.

— Потому он и объезжает лошадей?

— Поэтому ты не можешь его остановить. А объезжает лошадей он, наверное, по многим причинам. Такой уж мужской характер. Им обязательно надо что-то доказывать. Изо дня в день доказывать, что они — мужчины. Дурачье.

— Джо мне хороший муж.

— Конечно, хороший, дорогая моя. Но всякий мужчина глуп. И все время доказывает, как он глуп. Одни охотятся на львов, другие бегают за женщинами, третьи объезжают диких лошадей.

— Этот жеребец убьет его? — спросила я.

— Mon sha [7] Mon sha — искаж. франц. "mon chou" — милочка, голубушка. , — говорит она.

Я смотрю на нее и жду.

— Тебе нужен ответ? — спрашивает.

— Только хороший.

— Ответ только один, — говорит.

Я долго смотрела ей в лицо, чтобы угадать, какой это ответ, но так ничего и не поняла. В комнате было тихо-тихо. Так тихо, что было почти слышно, как горят свечи. Не совсем, почти слышно. Вдруг в камине рассыпалось полено, и я даже подскочила. Теперь я боялась ответа и пожалела, что приехала к ней.

— Если хочешь — уходи, — сказала она.

— Я хочу знать.

— А ты храбрая, дорогая моя?

— Значит, он его убьет?

— Я этого не сказала.

— Но ведь ответ должен быть таким?

— Oui [8] Да (франц.). , — ответила она.

— И ошибки быть не может?

— Я никогда не ошибаюсь. Ведь я мадам Элоиза Готье из Нового Орлеана. Потому она меня оттуда и выгнала.

— И ничем нельзя помешать?

— Смерти помешать нельзя, mon sha. Смерть неизбежна. Черная лошадь. Молния. Выстрел. И еще грипп.

— Грипп? — спросила я. — Какой такой грипп?

— Грипп — это грипп, — сказала она. — Он сам по себе.

— Я могу убить эту лошадь?

— Можешь ты убить смерть? — сказала мадам Готье. — Твой Питтман встанет между тобой и смертью.

— А когда это случится? — спросила я.

— Mon sha, ты ведь и так знаешь слишком много.

— Нет, — ответила я.

— Когда он упадет три раза, — сказала она.

— Он упадет три раза? Откуда вы это знаете?

— Я — мадам Элоиза Готье из Нового Орлеана.

— А если он не встанет после первого раза?

— Он встанет. Чтобы главный — и не встал? Он встанет. Даже если ему суждено упасть девяносто раз. Он же главный? Значит, должен встать.

— А вы мне ничего не дадите, чтоб подмешать ему в еду? — спросила я. У стены стоял стеклянный шкафчик со всякими банками и склянками. — Порошок или еще что-нибудь, чтоб он приболел, — говорю. — Больной-то он дома останется.

— И долго ты его будешь держать больным?

— Пока кто-нибудь другой не укротит этого жеребца, — говорю.

— Mon sha, mon sha, mon sha, mon sha, — говорит она. — Я же сказала тебе, что не в жеребце дело. Если не жеребец, так лев, если не лев, так женщина, не женщина, так война, политика, виски. Мужчина всегда ищет случая доказать, что он — мужчина. Он не знает, что все уже внутри его.

— Значит, он хочет умереть? — спросила я. — Потому что я не могу родить ему сына?

— Нет, он хочет жить, — сказала она. — И дело не только в том, что ты бесплодна. Причин много. Много. Много. Но все это здесь, mon sha. — И она дотронулась до своей груди.

— Но разве он не знает, что эта лошадь может его убить?

— Нет, этого он не знает. И не поверил бы, кто бы ему это ни сказал. Он верит, что лошади созданы для того, чтоб их объезжать. Все лошади созданы для того, чтобы их объезжали, это верно, но не каждому человеку дано справиться с каждой лошадью. И эту лошадь твой Питтман не одолеет. Твой Питтман постарел и растолстел. И он уже не тот человек, каким себя считает.

— Он здоров, — говорю.

— Ах, mon sha, — говорит она.

— Я это знаю. И можете любого спросить.

— Мы говорим о лошадях и о том, как их объезжают, mon sha, — сказала она. — С этой лошадью твой Питтман не справится. Это придется сделать другому. И если тот останется верен себе, найдется и на него лошадь. А нет, так его погубит что-то еще. Может быть, грипп.

— Опять грипп, — говорю.

— И грипп тоже. Mon sha, человек рожден для смерти. С минуты рождения он бежит наперегонки со смертью. Но человек никогда не побеждает и даже вровень добежать не может. А потому остается одно: как можно лучше использовать короткий срок, данный нам богом. Почти все мужчины стремятся эти краткие годы потратить на то, чтобы доказывать, что они — мужчины. И выбирают самые глупые способы.

— Джо говорил, что был бы рад стать фермером, если бы белые оставили его в покое.

— Знаю, mon sha, знаю, — сказала она. — С тебя доллар, если не возражаешь.

— Мне бы еще какой-нибудь порошок, — сказала я. — Не очень сильный, только чтоб не допустить его к этой лошади.

— Тогда доллар с четвертью, — сказала она.

Пока я разворачивала носовой платок с деньгами, она подошла к шкафчику. Я увидел, что она достала склянку и отсыпала порошку на бумажку. Посмотрела, сколько насыпалось, и добавила еще.

— Когда объезжают лошадей? — спросила она.

— По субботам.

— Рано или поздно?

— Поздно. Когда все собираются.

— Утром в субботу, как только пропоет петух, встань и рассыпь немного порошка по полу, чтобы Питтман прошел по нему, — говорит. — Лучше с его стороны кровати, где он спит. Пока петух еще не кончил петь, пойди к загону и еще немножко рассыпь у ворот.

— И тогда он не сядет на этого коня?

— Нет, дорогая моя, не сядет.

Я заплатила деньги и ушла. В платке у меня был порошок, и мне стало легче на душе. Весь день мне было хорошо. Ночь я не спала, но тоже потому, что мне было хорошо. Но на следующий день меня одолели сомнения. Откуда я знаю, что порошок подействует? Может, она дала его мне, только бы отвязаться? Она не выбирала склянку, а взяла первую попавшуюся. По правде говоря, мне хотелось, чтобы она насыпала из зеленого пузырька, а не из красного. Мне становилось все хуже. Джо спросил, здорова ли я.