Эрнест Гейнс - И сошлись старики. Автобиография мисс Джейн Питтман

— Один человек хотел избить меня до смерти, — говорит он.

— Похоже, только хотел, — говорит Гайдри.

А потом он сказал Харди, что все про него знает и уже сам собирался с ним потолковать. Он сказал, что арестовывать Маршалла не намерен, а вот Харди дает одну минуту, чтобы тот убрался из здешних мест. Он вернется в дом, умоется, чтобы прогнать сон, наденет пояс с пистолетом, возьмет свой фонарь с четырьмя батарейками и пойдет его искать.

Никому не известно, нашел ли Гайдри в ту ночь Харди или нет. Может, он его просто пугнул. Но только с этой ночи о Харди не было больше ни слуху ни духу.

Полтора года мы были без школы, а потом приехала девушка по фамилии Лефабр.

Мэри Агнес Лефабр происходила из старинного креольского рода. Жили они в Новом Орлеане. Ее бабушка была почти совсем белая. Такие, как ее бабушка, нравятся белым мужчинам. До войны устраивались большие балы, и белые мужчины ходили на них подыскивать себе цветных подруг. Они на них не женились, но иной раз жили с ними до самой смерти. Фамилия того, кто жил с бабушкой этой Мэри Агнес, была Лефабр

Его фамилию она дала своим детям. Некоторые белые не хотели, чтоб такие дети носили их фамилию, но старик Лефабр не спорил. А когда умер, так оставил им деньги, землю и всякое имущество — даже рабов. Мэри Агнес всю жизнь старалась искупить это — искупить то, что те, от кого она происходила, сделали с теми, от кого она тоже происходила. Старалась искупить прошлое, а это невозможно. Особенно такой хорошенькой девушке, как Мэри Агнес. Была она среднего роста, но немного худощава. И чем-то напоминала здешних итальяшек, которые называли себя сицилийцами. Но только они скоро толстеют, а она оставалась тоненькой. Волосы у нее были очень длинные и такие черные, каких я не видывала. Бывало, садится расчесывать их на ночь, а я спрашиваю, не помочь ли ей. И она тогда садилась на пол передо мной, эта самая Мэри Агнес Лефабр.

После войны ее семья переехала из Нового Орлеана в Креол-Плейс. Уж почему, я не знаю. Может, у них были там родственники. Там всегда жили мулаты, еще задолго до войны. А теперь их и вовсе много стало.

Люди в Креол-Плейсе все для себя делали сами: сами пахали землю, сами выращивали свиней и скот, сами их забивали. У них была своя церковь — католическая. Сами построили школу, и сами находили для нее учителей. И учитель и священник у них всегда были из местных. Устраивали свои праздники, свои танцы и приглашали только своих. Пусть кожа у вас была совсем белая, но, раз вы не из местных, они с вами дела иметь не хотели. А если кто уезжал оттуда, там на него уже смотрели как на чужого. Некоторые уехали на Север и начали выдавать себя за белых, другие остались цветными. Но как бы там ни было, тот, кто уехал от них, вернуться обратно уже не мог.

Я расскажу вам одну небольшую историю, чтобы вы поняли, как эти люди смотрели на жизнь. Все это чистая правда. В Семсоне еще живы люди, которые вам подтвердят, что так это и было. Вот спросите Этьена или Пэпа — оба подтвердят.

Сэфо Браун ехал как-то через Креол-Плейс и увидел, что мулаты там развешивают на деревьях фонарики и гирлянды из цветной бумаги. Была пятница. Ну он и решил, что в субботу вечером у них будут танцы, а потому сказал Клоди — Клоди Фердинанду, — давай поедем туда. Сэфо и Клоди были белей белых и знали, что не дело им лезть к креолам. Отцы и у Сэфо, и у Клоди были белые, но другие белые, чем креолы. Просто белые бедняки. Все стали уговаривать их не ездить туда.

— Не суйтесь вы к ним, — говорят. — Вы же знаете, что вытворяют эти креольские мулаты.

Но Сэфо и Клоди уперлись и слушать ничего не желают.

— Мы такие же белые, как и они, — говорят. — И даже побелее многих из них. И все равно там будет столько народу, что нас не заметят.

Они взяли лошадь Джо Сиппа и поехали. До Креол-Плейса от Семсона лишь пять-шесть миль в сторону Батон-Ружа. Немножко не доехав, они привязали лошадь к дереву и дальше пошли пешком. А как пришли на танцы, так давай заговаривать с тамошними девушками. Сами по-креольски и двух слов не знают, но девушки немножко знали английский, вот они и начали с ними любезничать. А тем временем мулаты их потихоньку окружили. Говорил только высокий худой в белой ковбойской шляпе.

— Кого вы здесь знаете?

Сэфо рассказывал, он только собрался ответить, что они здесь никого не знают, а просто случайно сюда заехали и сейчас уйдут, как Клоди и говорит.

— Жака. Мы знаем Жака.

Уж на танцах у креолов всегда найдется хоть один Жак. Высокий мулат в белой ковбойской шляпе говорит:

— Отыщите-ка Жака.

Подошел Жак. Белая рубашка, солдатские штаны.

— Жак, ты знаешь этих нигеров? — спрашивает высокий мулат в белой ковбойской шляпе.

— Нет, — говорит Жак. — Вроде бы не знаю, Рафаэль.

А Клод говорит:

— Я хотел сказать не Жак, а Жан.

Сэфо рассказывал, он только хотел попросить Клоди заткнуться и уносить ноги, пока не поздно, так нет: теперь Клоди Жан понадобился. Высокий мулат в белой ковбойской шляпе спрашивает:

— Это какой Жан?

— Жан? А… этот… ну… Жан Лефабр, — говорит Клоди. — Жан Лефабр. Да, этот Жан, Жан Лефабр. Но может, он не пришел. Когда он мне говорил про праздник, так сказал, что плохо себя чувствует. У него голова болела.

Высокий мулат в белой ковбойской шляпе говорит:

— Да нет. Голова у него прошла. Отыщите-ка Жана.

Пришел Жан. Маленького роста, кривоногий мулат. В очках с толстыми стеклами.

— Чего тебе, Рафаэль?

А высокий мулат в белой ковбойской шляпе спрашивает:

— Как насчет этих двух нигеров?

— Кого-кого? — говорит Жан.

— Ты их знаешь?

Жан подошел к Сэфо и посмотрел на него, а потом подошел к Клоди. На Клоди он глядел дольше, и все, даже Сэфо, уже начали думать, что, может, он и правда знает Клоди. Но тут он отступил и покачал головой:

— Нет, не знаю.

— Да ты что, Жан? — говорит Клоди. — Как же так, ты меня не знаешь? Брось дурачиться. Ты же мне в Байонне рассказывал про эти танцы.

— Байон? Байон? — говорит Жан. — Олси Байон. Он что, еще жив? Ну, как они поживают — Олси Байон и Аделина?

— Кто? Что? — спрашивает Клоди. — Что ты несешь, Жан? Это город, это не человек, Жан. Город. Город! Выше по реке. Там покупают мясо, рис. Там живет много людей.

— Байон? Город? Мясо? Не понимаю, — говорит Жан.

— Ну хватит, — говорит высокий мулат в белой ковбойской шляпе. — Ланглуа, принеси-ка мне вожжи из того фургона.

Сэфо рассказывал, что побежал еще раньше, чем высокий мулат сказал про вожжи, а тогда только прибавил шагу. У калитки он сшиб с ног толстую даму — она была мягкая-мягкая, пахло от нее сладко-сладко, и, когда он с ней столкнулся, лицо ему обсыпало пудрой. Потом он сшиб с ног мужчину маленького роста, но крепкого: он ткнул Сэфо в живот очень больно. Клоди не стал ждать, когда калитка освободится, и прыгнул через забор. Колючая проволока вырвала у него из ноги лоскут мяса величиной с большой палец. Они припустили во весь дух по дороге в Семсон. Сэфо рассказывал, что он проскочил мимо лошади Джо Сиппа, а Клоди кричит сзади, чтоб он отвязал лошадь.