Дэвид Безмозгис - Наташа и другие рассказы

Тысячу раз мы кидали Тапке клончика и тысячу раз Тапка его приносила. Но кто знает, как устроены мозги у собаки? То она думает, что клончик — это клончик, а то вдруг — раз! — и клончик превращается в воробья.

Я закричал Яне: держи Тапку, — но та на моих глазах, по-прежнему всецело поглощенная воробьем, прошмыгнула мимо Яны и выскочила на проезжую часть. С моего места на склоне оврага мне не было видно происходящего. Я увидел только, что Яна бросилась бежать со всех ног, и услышал кошачий визг покрышек, а затем тонкий, надрывный вой.

Когда я добежал до дороги, пробка успела растянуться на целый квартал, перевалив за Голд-финч. Впереди всех стоял большой коричневый автомобиль-«универсал» и побитый ржавчиной бледно-голубой «седан». На багажнике «седана» блестели хромированные буквы: D-U-S-T-E-R. У передних колес тесным полукругом стояли на коленях Яна, какой-то прыщавый юноша и пожилая дама в огромных темных очках. Тапка лежала на боку в центре этого круга и тяжело дышала. Она смотрела на меня, на Яну. Если бы не задняя нога, торчащая вверх под невозможным углом, могло показаться, что Тапка просто прилегла отдохнуть, как отдыхала обычно на коврике у Наумовских, вдоволь нарезвившись в овраге.

Других повреждений не было видно, и я поспешил обрадоваться, что все не так уж плохо, и потянулся ее погладить. Женщина в очках сказала мне что-то предостерегающее, но я не понял ее, я вообще не обратил на нее внимания. Я коснулся головы Тапки, она повернула ко мне морду, и на асфальт потекла струйка крови. Я впервые в жизни видел собачью кровь, и меня поразило, насколько она яркая. Я не ожидал, что она такая красная, хотя и иного тоже не ожидал. Тапкина кровь на асфальте и ее белой шерстке была именно того красного цвета, который возникал у меня в мозгу, когда я закрывал глаза и пытался представить красный.

Я сел возле Тапки, но скопившиеся вокруг нас несколько десятков машин стали гудеть, требуя дать им дорогу. Женщина в больших темных очках сбегала к своей большой машине, принесла одеяло и подобрала Тапку с проезжей части. Прыщавый юноша пробормотал несколько фраз, из которых я понял только «простите». Потом мы очутились на заднем сиденье той большой машины, Яна держала Тапку на коленях. Женщина продолжала что-то говорить, но потом догадалась, что мы ни слова не понимаем. Не успели мы тронуться, как Яна кое о чем вспомнила. Я жестом попросил женщину остановиться и выбрался из машины. Перекрывая нестройный хор автомобильных гудков, до меня донесся голос Яны:

— Марк, принеси клончика.

Я побежал и принес.

Мы с Яной провели два часа в приемной маленькой ветеринарной клиники в незнакомой части города. В другой комнате, в окружении таких же страдающих зверюшек, лежала на вытяжке Тапка, подключенная трубками к мигающему лампочками аппарату. Один раз нам с Яной разрешили на нее взглянуть, но мы расплакались, и нас поспешно увели. Тапкина докторша, в белом халате и меховых тапочках, похожих на медвежьи лапы, пыталась нас успокоить. Но мы не могли ни объясниться, ни понять, о чем она говорит. Единственное, что нам удалось растолковать, — что Тапка не наша собака. Доктор дала нам раскраски и наклейки, разрешила звонить по телефону. Мы набирали наш номер каждые пятнадцать минут. А в перерывах между звонками машинально листали страницы и хлюпали носами от страха за Тапку и за себя. Что станет с Тапкой, мы не знали, знали только, что пока еще она жива. Что касается нас с Яной, то мы и сами изнывали от сознания вины, и предвкушали наказание.

— Ты чего кинул клончика?

— А ты чего не отдавала поводок?

— Держал бы ее за ошейник.

— А зачем ты обзывала ее придурочной?

В шесть тридцать мать сняла трубку. Ее голос звенел от напряжения. Сказались те десять минут, что она провела, вернувшись домой и не зная, где я. Десять минут она думала, что ее ребенок погиб. Я рассказал ей про Тапку и на миг возмутился, услышав в ответ: «А, так это с собакой». На заднем фоне звучали голоса. Говорили наперебой, выдвигали всё новые планы действий, перетолковывали наш телефонный разговор с русского на русский, и вдруг все перекрыл болезненный Ритин вскрик: «Господи, что случилось?»

Записав адрес ветеринарной клиники, мать повесила трубку и снова заказала разорительное такси. Через полчаса к клинике подъехали родители, тетя и Миша с Ритой. Мы с Яной дожидались их на тротуаре. И, едва дверца такси распахнулась, зарыдали. Частью от облегчения, но главным образом, в надежде на снисхождение. Подбегая к матери, я краем глаза увидел Ритино лицо. Его выражение заставило меня пожалеть о том, что и меня не сбила машина.

Мы прильнули к нашим мамам, но тут на нас обрушилась Рита.

— Дети, что же, ну что же вы натворили?

Она судорожно вцеплялась ногтями в свою дряблую шею, оставляя на ней розовые полосы.

Пока Миша педантично высчитывал свою и наши доли в счете за такси, мы насмерть стояли на том, что Тапка просто от нас убежала. Что мы следили за ней, как обычно, а она вдруг увидела птичку и ни с того ни с сего как выскочит из оврага на дорогу. Мы ее ловили-ловили, а она нас обхитрила, вывернулась, и мы не смогли ее догнать.

Рита выслушала наш рассказ.

— Вранье. Вы врете!

Рита выкрикнула эти слова с такой ненавистью, что у нас снова хлынули слезы.

Отец вступился за нас:

— Рита Борисовна, как вы можете такое говорить? Это же дети.

— Они всё врут. Я знаю свою Тапку. Тапка никогда не гонялась за птицами. И не убегала из оврага.

— Возможно, сегодня она все-таки убежала.

— Вруны.

Припечатав нас так, она больше не проронила ни звука. Лишь нетерпеливо ждала, пока Миша расплатится с таксистом.

— Миша, хватит. Сколько ни считай, насчитаешь то же самое.

В клинике за стойкой администратора уже никого не было. За то время, пока мы с Яной там сидели, мимо нас прошла вереница котов с несварением желудка и апатичных попугайчиков, они по очереди скрывались за дверями кабинетов, где их осматривали и ставили диагноз. Одни приходили, другие уходили, и к приезду наших родителей приемная опустела, а клиника закрылась на ночь. Из персонала оставались лишь ночная сестра да та докторша в тапочках, похожих на медвежьи лапы; она дожидалась нас.

Лихорадочно озираясь, Рита закричала: «Доктор! Доктор!» Но когда доктор пришла, не смогла ей толком ничего сказать. Кое-как, при участии моей матери, удалось объяснить докторше, что Рита хочет видеть свою собаку.

Отчаянно тыча себя в грудь, Рита твердила: «Тапка. Мой собака».

Докторша провела Риту с Мишей в ветеринарный аналог палаты интенсивной терапии. Тапка лежала на маленькой кроватке, рядом с ней притулился клончик. Увидев Риту с Мишей, она слабо вильнула хвостом. Не прошло и часа с того момента, как я видел Тапку в последний раз, но за это время она противоестественным образом уменьшилась в размерах. Она всегда была маленькой, а теперь словно ссохлась. Рита зарыдала, размазывая тушь по лицу. Дрожащими руками она с величайшей нежностью погладила Тапку по голове.