Светлана Кузнецова - Жуки с надкрыльями цвета речного ила летят за глазом динозавра

Как же мне хотелось, чтобы меня ничто, кроме этой информации, больше не волновало… Зачем мне люди и их глупая, состоящая из войн за ресурсы история? Но я прожила среди них целых две жизни — даже против моей воли эти существа трогали меня. И больше других — Кузнечик.

Я вышла из Облака и просидела в своей китайской комнате два часа неподвижно, как будда, превратившийся в камень. Я узнала слишком много за слишком короткое время. Беспилотник с карниза послал мне утешающий сигнал. А Никто задумчиво повторил фразу, которую запомнил наизусть давным-давно, еще в те времена, когда только сошел с конвейера:

— Штаб-квартира облачного рынка «Магомед-экспресс» находится в Европе.

Этот факт вдруг наполнился для него новым смыслом. Никто увидел историю людей моими глазами.

Еще целых два часа географический атлас мира стоял у меня перед глазами — все то время, пока я сидела в китайской комнате, словно будда, превратившийся в камень. Эта планета ничуть не изменилась. Четыре океана и шесть континентов были на своих местах. И даже границы между государствами все еще оставались — но это ничего не значило: что могут значить все эти границы в Глобальном Облаке?

Лишь несколько новых топонимов на карте и напоминали о том, что человечество прошло через мясорубку войны с маклаудами. В горной цепи Ансария появился пик Сердец, съеденных во имя Аллаха, да на месте Парижа теперь стоял Город ангелов ислама. Только и это ничего не значило. Маклаудов, а с ними заодно и целые страны, спалили огнем баллистических ракет. Спалили и стали жить дальше. Потомки выживших маклаудов, вежливые хачи в очках, поселились в Европе вместо исконного, вырезанного их отцами населения, и из кожи вон лезли, чтобы загладить грехи предков, даже мужеложеством занимались, лишь бы никто не подумал, что они не уважают идеалы современного общества. По всей Европе они возвели мечети и институты, жертвовали на благотворительность и даже высокими технологиями занимались. Маклауд нынче пошел не тот, он больше не пожирал человеческую требуху — современный макдауд стал безобиден, как белка. Черт их знает, чем они занимались в своих институтах и мечетях — быть может, искусством оригами, а может быть, все-таки и намазом. Ну и пусть себе делают, что хотят: складывают самолетики из бумаги или молитвенно стоят раком — людям уже давно было плевать на религии.

Маклауд-апокалипсис превратился в сюжет для комиксов и компьютерных игр. В этих играх и комиксах маклауды с окровавленными клыками бегали за людьми, а поймав, с причмокиванием пожирали их печень. Убить маклауда можно было, засунув ему в рот чеснок или дедовским способом — из архаичного калаша. Простая правда же заключалась в том, что древняя война действительно была точь-в-точь, как виртуальный мир компьютерной игры: увидев маклауда, нужно было без раздумий стрелять ему в башку или — если автомата у тебя не было — вгрызаться ему в горло. Лишь несущественной мелочью реальность и отличалась от игры — у тебя была одна-единственная, а не десяток жизней в запасе. Но реальность, — простая реальность, не дополненная облачными голограммами, — тоже уже ничего не значила для людей. Со временем для человечества теряют значение любые идеи, даже те, за которые их отцы-питекантропы готовы были умирать. Как машина, запрограммированная на бесконечный бег вперед, человечество неслось с сумасшедшей скоростью от точки своего начала к точке своего конца. Только вот рай был все так же далеко.

Оказывается, весь этот маклауд-апокалипсис уже ничего не значил для людей. А раз так, то и я стала терять к нему всякий интерес. Ну, убил меня Салоед Раджабов — подумаешь, стоит ли огорчаться? Ведь он думал, что попадет на небеса за это.

Мой убийца мог бы нарожать с Сонькой Мармеладовой кучу салоедиков и провести жизнь, как нормальная людская особь — таксистом или человеком-сосиской. Но его, видно, поймал в подворотне бородатый и заразил маклаудизмом, научил тырить жевательную резинку в магазине, отнимать сумки у дедков и резать старых приятелей. Интересно, мою печень Салоед тоже сожрал? Или сделал из меня колбасу, набитую в человеческие кишки?

Одно мне было любопытно: а что же все-таки с ними случалось, с маклаудами, когда им самим перерезали горло, и единственная, такая хрупкая жизнь вытекала из них по капле? Что они чувствовали в тот миг, когда осознавали: вот сейчас все вытечет к чертям — и никакого рая, просто распад материи?

Теперь потомки маклаудов сидели в штаб-квартире в Европе и управляли крупнейшим в облаке рынком «Магомед-экспресс». Человечеству было плевать. Мне — тем более.

Мы с Никто задумались об одном и том же. Этой вселенной всего 14 миллиардов лет. Этой планете в три раза меньше — 4,54 миллиарда. А Homo sapiens sapiens — всего 40 тысяч по самым скромным подсчетам. Этот вид развился из одной-единственной клетки в существ, умеющих различать добро и зло. Но пройдет еще 40 тысяч лет, а эти существа так и останутся тем, чем были всегда — приматами. Нужна ли им помощь таких, как мы? Человеческий мозг весит два процента от массы тела — но ума людям вполне хватит, чтобы продолжать убивать друг друга и без нашей помощи.

Никто показал мне фотографию Кузнечика, найденную на старом сайте в Облаке, и улыбнулся — улыбкой, которую не распознать людям. Никто хотел порадовать меня, только я и без него уже изучила все фотографии Кузнечика и все его аккаунты в древних социальных сетях.

Мой Кузнечик, оказывается, стал знаменитым в этом измерении человеком. Бизнесов у него было много, и среди прочих — известная ныне компания по разработке искусственного интеллекта. Та самая, из которой когда-то были уволены фрики. Был женат. Имел двоих детей. А в молодости, когда шла война с маклаудами, сражался в бригадах народного ополчения.

Он увез меня в центр империи, посадил в старую баню и покинул, чтобы убивать маклаудов. Бедный, наивный Кузнечик, он, видно, решил, что таков его долг. Но нельзя просчитать будущее, если твой мозг весит всего два процента от массы твоего тела, а умных машин тебе в помощь еще не изобрели. Он не предвидел того, что меня не станет.

Прошло много лет. Однажды, когда древние православные люди праздновали крещение, Кузнечик окунулся в ночную зимнюю прорубь — просто так окунулся, он ведь даже крещенным не был — и решил жить дальше. Бросил пить, перестал оплакивать меня, побрился, женился, стал ценным членом общества.

Но каждую ночь, засыпая, он надеялся, что наутро проснется там, где оставил меня, — в нашей каморке вечности. Висит на гвозде березовый веник, в углу вот уже миллион лет стрекочет сверчок. Он просыпался и смотрел в потолок. А рядом лежала другая женщина — его жена. Ведь человеку нужна жена, чтобы продолжить свой род.