Виктор Квашин - Таёжное чудо

— Ладно, Жульчик, отстань, некогда мне, — Трофимыч потрепал собаку по загривку, вернулся в баню.

Но пёс не унимался. Он лаял на одной ноте, как-то необычно: «Ав-ав! Ав-ав!». Трофимыч, машинально составляя на полочку флакончики, тюбики и прочие никчёмные «прибамбасы», пытался припомнить, на какого же зверя так лает Жульчик. Вспомнить не смог. Лай, наконец, надоел. Трофимыч вышел, прислушался. Тихо в тайге. Только от соседней сопки отражается собачий лай: «Аф-аф, аф-аф».

«Эхо. Точно к непогоде» — подумал Трофимыч. Взял в сенях ружьё. У него, против всех правил, оно всегда было заряжено: в одном стволе пуля, в другом картечь — в тайге всякое бывает. Спустил Жульчика. Тот с места молча рванул в сопку, в самый пихтач.

Трофимыч ждал. Долго. Уже стал жалеть, что поддался на собачью провокацию. Поставит зверя где-нибудь за сопкой, придётся идти на ночь глядя. Нельзя не идти — обидится пёс, потом неделю разговаривать не будет, от еды отворачиваться. Наконец донеслось далекое «Аф-аф». Нет, так Жульчик не лает ни на какого зверя. Пёс звал, звал хозяина. Трофимыч прикинул направление, перевернул ружьё на плече стволами вниз, чтобы хвоя не сыпалась, и пошёл в сопку. Склон становился всё круче, начались валуны, покрытые толстым слоем мха. В одном месте Трофимыч провалился ногой в расщелину между камнями, выругался, пошёл осторожнее. Лай прекратился. Трофимыч ещё некоторое время продвигался, потом остановился в нерешительности, вытер пот со лба. «Может, он на птицу какую? Бегай тут по тайге!»

Жульчик появился неожиданно, бесшумно, вильнул хвостом и энергично побежал вверх, периодически оглядываясь и поскуливая, будто подгоняя человека. Теперь Трофимыч был уверен, что идти необходимо. Собака так просто звать не будет.

Валуны кончились, пихтач стал мельче и гуще, поперёк пути лежали гнилые стволы с торчащими, как противопехотные препятствия, сучьями. Жульчик перемахивал их одним прыжком или подползал, Трофимычу приходилось перелезать или обходить. Он задохнулся от напряжения, сердце колотилось под горлом.

Жульчик вновь исчез, и скоро залаял неподалёку. Трофимыч выбрался из чащи перед скалой.

— Ав-ав!

Пёс сидел под скалой рядом с чем-то пронзительно красным. Человек! Женщина. Она лежала на темно-зелёном мху, свернувшись, на боку, руки в рукавах. Светлые волосы растрепались, закрывали большую часть лица. Трофимыч кинулся к ней.

— Эй, ты откуда здесь? Что с тобой?

Она повернула лицо, неестественно серое, чумазое и исцарапанное. Глубоко ввалившиеся серые глаза смотрели недоверчиво, почти безразлично.

— Ты кто? — спрашивал Трофимыч, потому что не знал, что сказать.

Она сделала лицом некую гримасу, скривила губы, промычала что-то неясное. Её трясло крупной дрожью. Наконец, у Трофимыча прояснилось в мозгу, он стал действовать. Снял с себя куртку, свитер, вязаную шапочку. Всё это натянул на пострадавшую, благо, она была худенькой. Подумал секунду, скинул сапоги, снял носки и одел ей прямо поверх ботинок. Заметил: ботинки качественные, для туризма, изрядно поцарапанные.

— Терпи, терпи, скоро в тепле будем. Я тебя быстренько…

Он взвалил её на плечо поперек тела, ружьё в руку и вперед, вниз, к жилью. Как ни спешил, а получилось долго. В сумерках, еле различая препятствия, вспотев от напряжения, хоть и остался в одной майке, выбрался к заимке. Толкнул дверь ногой, ружьё в угол, ношу на койку.

— Погоди, сейчас согреешься, сейчас, всё нормально будет, теперь мы дома, — приговаривал он, засовывая березовые поленья в печку.

Поддувало нараспашку. Дрова загудели, затрещали. Кинулся к женщине.

— Ну, как ты?

Она лежала в неудобной позе, как свалил с плеча. Лицо серое, глаза закрыты.

— Эй! Ты что?

Он схватил её за руку. Пальцы — как лёд.

— Эй, ты с ума сошла! Что, я зря тебя тащил, что ли?

Трофимыч испугался, стал бить по щекам. Из глубокой царапины на щеке от ударов выступила капелька крови. Женщина слабо застонала.

— Ах ты, господи, твою мать… Что мне делать-то?

Он принялся растирать руки. Вспомнил о водке, стал растирать с водкой. Потом принялся за ноги. Шнурки были завязаны на немыслимые узлы, пришлось вспороть ножом. Ступни синие и холодные, как у мертвеца. Трофимыч вспотел, скинул майку. Тёр и тёр без остановки, пока пальцы не стали розоветь. Посомневавшись, снял с неё одежду. Всю. Оставил лишь трусики и лифчик. Плеснул в ладонь водки и принялся растирать грудь, ноги, потом, особенно тщательно, спину, потом снова грудь.

Маленькие груди колыхались под чашечками лифчика кофейного цвета с оборочками. Трофимыч смотрел на них украдкой, будто боялся, что она заметит, хотя знал, что женщина без сознания. Давние, забытые чувства возникли у него, и он уже смотрел, не отрывая глаз. А руки всё терли и тёрли.

Она открыла глаза, судорожно вздохнула. Удивлённо посмотрела на полуголого мужика.

— Ну, вот, молодец, очнулась. Всё хорошо, значит. Сейчас я…

Он накрыл её ватным одеялом, сверху полушубком. Кинулся к печке, плеснул в кружку крутой заварки, кипятка, прямо из банки налил густого мёда, крутанул пару раз ложкой.

— Пей. Нет, погоди, — плеснул туда же водки. — Вот теперь пей. А, давай я помогу.

Приподнял ей голову, поднёс к губам кружку.

— Ну, давай, пей. По глоточку. Давай. Вот, молодец, теперь жить будешь. Давай ещё чуть. Отлично! Теперь лежи. Я сейчас тебе такое лекарство сварганю, мигом на ноги поставлю.

Кинулся впотьмах к ручью, выловил из-под коряги придавленный камнем мешок, нащупал шею, подумал, взял ещё лопатку. Дома сунул мясо в большую кастрюлю, конфорки долой, кастрюлю на открытый огонь, в топку ещё дров.

— Ну, вот, теперь можно перекурить. Ну, как ты? — Спросил Трофимыч, присев к спасенной на край койки.

— Вы кто? — почти прошептала она, всё так же удивленно глядя на него.

— Ну, как это кто? Живу я здесь. Зовут Трофимыч.

— Вы меня спасли?

— Ох, я ж Жульчика забыл привязать! Я быстро.

— А Жульчик — это та собака?

— Вот Жульчик и есть твой спаситель.

— Повезло тебе, — сказал Трофимыч, вернувшись. — Дождь пошёл. Сидела бы сейчас там, под скалой, мокла.

— Мне уже всё равно было бы…

— Да ладно тебе, хорошо всё. Не могла ты погибнуть.

— Почему?

— Кому суждено сгореть, не утонет. Судьба. Не зря же ты на этой сопке оказалась, Жульчик тебя учуял. Кстати, а как ты сюда попала?

— Не знаю. Заблудилась, — она отвела глаза.

— Ладно, потом расскажешь. А откуда шла-то?

— С горы Лысой.

— С Лысой? Так это ж километров сорок отсюда! Сколько же ты шла?

— Три дня. Наверно. Я не помню точно.

Она закашлялась.

— Хорошо, потом поговорим. Пей чай. Давай я горячего добавлю. Держать сама можешь? Вот и хлебай помаленьку. Тебя как зовут-то?

— Аня.