Петра Вернер - Неожиданный визит [Рассказы и повести писательниц ГДР]

— И сад вокруг дома будет. Хочу маленькие хвойные посадить. И голубые ели. Как тебе голубые ели?

— Ах, ели, ели.

Эти голубые ели вызывают у меня отвращение. Они напоминают мне те белые цветы, что кладут на могилы.

Воска допил свое вино.

— Тебе хорошо, ты еще молодая, — сказал он и вздохнул. — Ну а в Италию ты бы, конечно, с удовольствием поехала?

— Да.

Откуда было знать ему, что это одно из самых заветных моих желаний. Что мне иной раз хотелось повеситься или биться головой о стену. Лишь бы куда-нибудь деться, только подальше от этого города, от турне по Балтийскому побережью. И если можно — от ансамбля тоже.

— Ты уже ездила куда-нибудь на гастроли?

— Нет.

— Тогда я попробую тебе помочь, — сказал Воска и подозвал кельнера, чтобы расплатиться.

Мы ехали по той же самой дороге, что и тогда, во вторник, с Матеем. Воска вел машину медленно, чтобы не сказать осторожно. Он свернул в лес на том же месте. Дорога скоро стала узкой, Воске пришлось затормозить.

Мы открыли с обеих сторон дверцы, Воска отодвинул задвижную крышу. Над нами чуть вздрагивали макушки деревьев. С куста у дороги спорхнули две птицы.

Воска играл автомобильным ключом.

— Если хочешь курить, то… — Он кивнул на пачку «Мюратти».

Мне не хотелось курить.

— Ты знаешь, что меня восхищает в тебе? Твоя самостоятельность… как это ты вдруг взяла и решила жить одна… независимо… — Он побренчал ключами, посмотрел сбоку от себя за окно. — Я вот смотрю на тебя все эти три года…

Я не понимала, о чем он. Что конкретно имел в виду. В эти три года так много всего было.

Воска тем временем взял мою руку в свою. Мне было неприятно, я с трудом сдерживалась, чтобы не выдернуть ее. Но не хотелось казаться грубой.

Воска повернул свое лицо ко мне. Над своими волосами он неплохо потрудился: темно-русые пряди были искусно зачесаны и прикрывали места, где намечалась лысина.

— Я действительно восхищаюсь тобой. И твоей манерой. Ты всегда сдержанно-приветлива в обращении. Никогда не догадаешься, естественно это в тебе или ты просто умеешь так подать себя.

Я высвободила свою руку и вышла из машины. Снаружи постучала ему в переднее стекло.

— Давай пройдемся немного.

Воска вздохнул; помедлив секунду-другую, он нехотя выбрался из машины.

Мы были уже совсем недалеко от полянки, где я в тот раз лежала с Матеем; тропинка раздвоилась. Мы с Воской свернули влево.

— Ты не находишь, что такого теплого июня давно уже не было?

Я шла впереди, стараясь сохранять дистанцию не менее чем в два шага. Воска схватил меня за руку и притянул к себе.

— Да постой ты со своим июнем, вот ведь чертенок… — В голосе его проскользнула нотка досады.

— Скажи мне лучше, не находишь ли ты, что тебе нужен друг? Настоящий, хороший друг, чтоб мог при случае дать тебе добрый совет. Ты знаешь, Янтца не любит тебя. Он считает, что ты слишком уж занозистая.

Я подумала о Лейле. Податливой, обтекаемой Лейле.

— И я не удивлюсь, если он выбросит из очередной программы твои песни.

У меня комок к горлу подступил. Воска имел в виду старые народные песни, полузабытые и мало кому известные; многие я раскопала в архиве. Сколько красноречия, искусных доводов потребовалось, прежде чем я смогла уговорить Янтцу, чтобы он разрешил мне петь их. Теперь они входили в основную программу отдельным выступлением продолжительностью в пятнадцать минут, пела я их в сопровождении гитар и оркестра. Работа над ними была таким удовольствием для меня. Недавно я разыскала еще несколько текстов и сейчас сама сочиняю к ним мелодии, верней сказать, пытаюсь… Мечтаю о собственной одночасовой программе. Куда бы вошли все мои работы…

— Ну, нечего раньше времени волноваться, — сказал Воска и потрепал меня по руке. Потом обнял за талию. — Так уж сразу он их не выбросит. Они все же идут с успехом, надо надеяться, и дальше так будет. А я помогу.

Мы все шли и шли в глубь леса; его рука по-прежнему оставалась на моем бедре. Мне было неприятно. Когда мы ступали на кочки, Воска прижимал меня к себе. Предложи мне кто-нибудь свою помощь еще три года назад — и я легко согласилась бы принять ее и чувствовала бы себя счастливой. Сейчас это казалось не просто — решиться на такой шаг.

Воска спросил, как мне нравится его оранжевый автомобиль.

— Я снова выбрал «вартбург», — сказал он. — Никогда не знаешь, как время повернет. И с отечественными запчастями легче. Я получил его из спецфонда округа, у меня там предкомиссии по распределению — приятель.

Воска рассказывал все это как ревностный, любящий немного прихвастнуть ученик.

— За старый мне давали до двадцати пяти тысяч. Я на нем и двух лет не ездил. Но продал за ту же цену, что купил. Никогда не знаешь, как повернется.

Лес впереди начал редеть, пошли залитые солнцем полянки. Воска показал на одну: дескать, присядем?

— Земля, кажется, сухая, — он ковырнул ради осторожности в двух-трех местах носком ботинка.

Мне не хотелось. И в лесу оставаться мне тоже больше не хотелось.

— Мы слишком далеко отошли от машины. А ты все дверцы закрыл?

Это подействовало на него. Мы повернули назад. Я хотела было пойти впереди, но Воска удержал меня за руку.

— Ты знаешь, что ты мне очень нравишься? — сказал он. Наклонив ко мне лицо, он пытался посмотреть в мои глаза. Видеть его так близко было мучительно. Я отвернулась. — И многое мог бы сделать для тебя.

Только на миг, кажется, во мне шевельнулась к нему жалость, последние его слова меня отрезвили — я легко, освободившись от мимолетного ощущения, резко ускорила шаг.

Воска не дал мне уйти вперед.

— Ну, право, чертенок! Ты ж понимаешь, любовь бывает разная, это естественно!

Слово «любовь» странно звучало в его устах. Мне подумалось, что сама я еще никогда не употребляла его, разве что в шутливых разговорах.

— Мы могли бы съездить с тобой в Дрезден, в бар, — он назвал в какой, — у меня там директор приятель. Ты, кажется, любишь терпкие белые вина?

Почему-то меня это задело. Я даже подосадовала, что когда-то что-то говорила ему о себе.

— Или махнуть на недельку к Балтийскому морю — в Аренсхоп я ведь еду с женой, а можем прокатиться в Прагу или в Будапешт, — Воска начал распространяться о красотах Будапешта. Я подумала о вечерах, свободных от выступлений. Порой они были нестерпимы.

Затем Воска ударился в воспоминания об одной эстрадной певице, с которой он когда-то в Лейпциге провел восхитительный вечер.

— Charmant, charmant, — приговаривал он, прищелкивая языком.

Я видела эту особу как-то по телевизору, у нее были пышные бедра. Голосом она обладала небольшим.

Воска снова положил руку мне на плечо, но, слава богу, мы уже подходили к его «вартбургу». Он тотчас бросился проверять, дергая за ручки, закрыты ли дверцы.