Петра Вернер - Неожиданный визит [Рассказы и повести писательниц ГДР]

Мамочки, как правило, присутствуют с самого начала. В данном случае с восемнадцатилетнего возраста. Вот горький комментарий к этому одного из приятелей Рези, который не вылезает из сходной ситуации десятки лет: «Боже мой, как будто в этом возрасте можно сделать выбор. Как будто в жизни вообще есть выбор».

Значительное преимущество этой мамочки в том, что она крепко приучила своего супруга к мысли, будто он не может уже и шагу ступить без нее. И еще: мамочка заправляет семейным бюджетом.

К чему только мамочка не приучила мужа (даже в мыслях Рези не решается называть его папочкой, ведь до сих пор он покидал ее только на три выходных). Назовем это вспомогательными функциями. Ибо по истечении первых лет любви, а также ухода за двумя детьми пришлось-таки признать, что нет никакой возможности оставлять мамочку и дальше в ее должности экономиста по снабжению и сбыту. Тут они были единодушны: так ли уж много это давало? Тем более если муж все-таки хотел продолжать заниматься своей исследовательской деятельностью. А отчего ему было не хотеть?

Ведь этого хотела и мамочка. При всех обстоятельствах. В конце концов она могла бы потом гордиться им. (Я говорю не о курице, несущей золотые яйца.) Денег хватало. А дальше стало бы еще лучше. Это видели оба уже тогда.

Между тем дети подросли, мамочка продолжает печатать рукописи мужа (чего Рези не могла бы — она и свои-то отчеты о ходе исследования отдает машинистке, это же рациональнее), отапливает дом, варит мусс из падалицы (яблоки из своего сада при домике, приобретенном в последние годы), выучилась — с трудом и не без боязни — водить автомобиль и, и, и. И напоминает мужу по крайней мере три раза в неделю о том, сколько опасностей подстерегает человека в жизни (к ним относятся и случающиеся время от времени печеночные колики). А вот им тем не менее покойно и уютно. Но муж, когда он вырывается на волю, видит, что жизнь вовсе не так уж опасна. Там на него находят молодечество и озорство.

Мамочка приучила мужа. Прежде всего к мысли, что она принесла себя в жертву. Пожертвовала собой ради него. Что, естественно, должно было бы вызывать у него угрызения совести. Мамочку в ее мысли о жертве поддерживают обе ее сестры. Мать мужа умерла несколько лет назад, кроме нее, у него никого не было.

Нужны ли дальнейшие разъяснения? Разве лишь одно: Рези, конечно же, несправедлива. Просто несправедлива. Она совершенно не желает принимать во внимание то доброе, что связывает мужчину с мамочкой; по крайней мере общие воспоминания, в лучшем случае все-таки добрые. (Только где он, такой случай?) А мамочка, вопрошает Рези, принимает ли мамочка в соображение эту в высшей степени непостижимую штуку, что зовется любовью?

Распаляясь о мамочках, Рези не выказывает величия. Рези стоило бы позаботиться о величии. Научиться страдать молча. Переносить собственные печеночные колики, стиснув зубы. Смириться. Стать подружкой мамочки. Рези, ты же всегда ратовала за величие и достоинство. Неважно, как это воспринимали другие. Ах, Рези, Рези.

Мужчина говорит, что не может так вдруг оставить мамочку, всему свое время, свой черед. Он ведь несет ответственность. Кому как не Рези, этой умнейшей женщине, понять это? (Рези воздерживается от ответа, а как же, мол, тогда обстоит дело с его ответственностью перед ней, разве он не вторгся и в ее жизнь?) Пусть Рези даст ему время. Почему она, черт возьми, не желает войти в его положение. К чему, черт побери, эти ее упрямство и ребячество, вторит ее подруга: «Слушай, ведь Ц. была в подобной ситуации восемь лет». Рези безмолвствует. Она не Ц.

Мужчина тем временем бодро продолжает благоустраивать домик (им он начал заниматься еще до появления Рези). Когда Рези спрашивает его об этом, он оправдывается, дескать, надо же ему позаботиться о будущем. Случается, он ходит с Рези в театр или в ресторан. Разумеется, в будние дни. Иногда он рассказывает ей без всякого умысла о своих посещениях с мамочкой концертов. В выходные дни.

Рези дура. Почему бы ей не подхватить эту мысль о необходимости позаботиться о будущем в связи с устройством домика. Применительно к себе. Ибо как же — естественно, задается она вопросом — совместить эту мысль о домике с такой странной вещью, как любовь. Ведь вот он — другой конец нити. Ей бы тут и ухватиться за него, отсюда и начать раскручивать эту чертову путаницу.

Отчего же она гонит от себя подобные мысли, едва они блеснут в голове, и почему она все еще радуется, едва завидев его. Рези дура. Я охотно засвидетельствую ей это в письменном виде.

Рези хотелось бы наконец познакомиться с хорошим человеком.

Наверное, как и всем почти людям, ей снятся иногда кошмары. И она в ужасе просыпается. И шарит рукой по постели. А рядом никого. Рези глубоко вздыхает и постепенно успокаивается. Ведь она уже вполне взрослый человек. По крайней мере все считают ее таковой. Иногда она встает с постели и подходит к окну. Смотрит на дома и на деревья и убеждается, что не все плохо, ибо местность, где живет Рези, что бы там ни было, все-таки хороша. Затем она снова ложится в постель и пытается заснуть. Рези, правда, знает, кто-то непременно позвонит ей на следующий день или через день, кто, если понадобится, признается в любви и поплачется, дескать, обстоятельства заставляют их спать в разных квартирах, но будь его воля… да ведь она понимает без лишних слов, Рези вообще самый разумный человек на свете… Да, ночью бывает подчас очень тяжело.

Итак, Рези хотелось бы встретить хорошего человека. Такого, кто просыпался бы, когда она протягивает к нему руку, гладил бы ее чудесные русые волосы и, глядя в ее испуганные глаза, тихо спрашивал: «Опять плохой сон?» А потом совсем по-старомодному прижимал бы ее к себе и просто говорил: «Ничего, все будет хорошо». А потом брал бы ее за руку и подводил к окну, еще крепче прижимал к себе и повторял: «Ничего, все будет хорошо». Странно, но с некоторых пор Рези многое кажется не таким уж хорошим.

Перевод Т. Холодовой.

Переговоры начались уже в конце ноября. В один из тех дней, когда она возвращалась домой только с наступлением сумерек, позвонил телефон. Колли осведомлялся, как она думает встречать Новый год. Сибилла, едва перешагнув порог, не успев еще сбросить с себя пальто, не стала долго размышлять и легко ответила в трубку: «Открою, по всей вероятности, бутылку шампанского, посижу до двенадцати, а там в постель».

Колли оживился: они могли бы поехать к Герберту, он намеревается собрать у себя небольшой круг, в своей «хибаре» — она отапливается; Колли назвал, кто ожидается из гостей. Из всех лишь имя Грегора привлекло внимание Сибиллы. Ну что, она в принципе не против. Они поболтали еще немного, обменялись новостями, и Сибилла положила трубку.