Петра Вернер - Неожиданный визит [Рассказы и повести писательниц ГДР]

Она медленно стянула перчатки, сняла пальто, размотала шарф с шеи. В небольшой квартирке было хорошо натоплено, не то что в прошлом году, когда она сюда въехала, в ту зиму с теплом обстояло не самым лучшим образом.

Сибилла включила радио и прошла в кухню. В холодильнике ничего, кроме творога и сыра, не было, как и всегда в середине недели. Она быстро приготовила чай, наделала бутербродов и унесла все в комнату.

Расположившись на кушетке — вытянув ноги и положив ступни на маленький пуф, а тарелку с бутербродами поставив себе на колени, — она принялась есть; жевала и думала, хочется ли ей провести последний день уходящего года вместе с Колли. Что за отношения у них? Так, тянутся себе помаленьку… и она, человек, в общем-то, определенный и решительный по натуре, оставляла все идти, как оно шло. Может, потому, что не было у нее другой, более сильной привязанности, может, оттого, что жили они далеко друг от друга — как-никак их разделяли сто пятьдесят километров…

Сибилла отставила тарелку и отхлебнула из чашки; чай был еще довольно горячий, и она пила маленькими глотками…

Порой она презирала себя за свою нерешительность… Ей подумалось вдруг: а ведь у нее нет даже фотографии Колли. Ему сорок три, хорошего среднего роста, строен — за фигурой он следил, Сибилла иногда подшучивала над ним за едой, когда он тщательно счищал чересчур жирную, как казалось ему, панировку со шницеля. Он показывал раз ей свои фотографии, кадры из прошлой жизни, как он называл их: тридцать лет, тридцать пять, тридцать девять, женатый, с двумя детьми — слегка обрюзгший молодой мужчина с померкшими чертами и тусклым взглядом — лицо он обрел лишь в последние годы, после того как развелся. Как-то она сказала ему об этом, он только с горечью отмахнулся: охотно отказался бы от лица, если б мог благодаря этому перескочить через те годы.

Сибилла унесла посуду в кухню.

Было четверть восьмого. Она чувствовала в себе еще силы и решила посидеть немного над каталогом для выставки. Вот уже два года она работала в музее, и ей нравилось здесь, до этого были четыре года сплошных мучений, когда она вела эстетическое воспитание в старших классах и чуть ли не каждый день сомневалась в своих педагогических способностях.

Сибилла откинула крышку секретера, служившую ей рабочим столом, придвинула к себе папку со своими записями и стопку фотографий отобранных картин и скульптур. Склонившись над предисловием, вздохнула: за последние две недели работа подвинулась не шибко, всего на полстранички. Тут еще попортишь крови и нервов… Один только отбор материалов для выставки чего стоит! — речь шла о работах молодых художников, — а уж то, что она обнаружила в самом каталоге выставки… Сибилла постаралась отвлечься от этих мыслей и взялась за фотографии, решив еще раз как следует все рассмотреть.

В половине десятого она отложила все в сторону — не без чувства некоторого удовлетворения: предисловие вчерне было готово, за один вечер не так уж мало.

Она приняла душ и, перед тем как лечь, зашла в кухню выпить стакан молока; как всегда при этом, вспомнила слова матери, которая постоянно твердила ей, чтобы она никогда не пила молока прямо из холодильника.

Поставив будильник на нужное время, Сибилла улеглась с намерением поскорее заснуть, но вспомнился разговор с Колли… Люди, которые должны были съехаться к Герберту на Новый год, имели неподалеку друг от друга кто летнюю дачу, кто деревенский дом и как соседи водили компанию.

Грегора она знала почти с того же времени, что и Колли. Он сразу ей понравился; может быть, потому, что это был тот тип, который всегда привлекал ее и, значит, в любом случае понравился бы ей: темно-русый, что называется, свой парень, с мальчишеской веселой непринужденностью — глубина в нем приоткрывалась лишь невзначай, добродушный мишка, которого можно было потрепать за плечо, может быть, все может быть, или ее привлекало что-то еще, чего она уже не могла для себя точно определить.

Сибилла ворочалась с боку на бок, пробовала лечь и так и этак, считала овец, живо представляла себя на зеленой лужайке и слышала доверчивое журчание ручейка — однако было уже двенадцать, когда она последний раз взглянула на часы. Она подумала, что, если бы кто-нибудь подслушал ее мысли, он счел бы их вздорными, сентиментальными и бог знает какими еще, но она не могла иначе определить для себя Грегора и свое отношение к нему; с ним ей было просто и хорошо, не так, как с Колли, с этими его порой менторскими замашками и предупреждающими взглядами, которые он бросал на нее, стоило ей только выказать чуть большую веселость против обычного, то есть обычного по его представлениям.

Время шло, а с Новым годом между тем дело поворачивалось то так, то этак; встреча у Герберта отменялась, снова назначалась, и все шли переговоры и выяснения: то Генри отказывался приехать, если будет Фридрих, этот старый догматик и сталинист, то хибара подвергалась сомнению — может, она и не отапливается вовсе, и Колли перед рождественскими праздниками заявил по телефону, что с него довольно, пусть там кто хочет встречает Новый год, но только, пожалуйста, без него. Сибилла запаслась двумя бутылками шампанского, не слишком сожалея о том, что вечер, кажется, расстраивается: так оно, пожалуй, и лучше — тихо-мирно проводить старый год и встретить новый, а что еще нужно?

Двадцать седьмого декабря Сибилла еще съездила в музей. Клаге, коллега по отделу, встретил ее удивленным возгласом: как, разве она не в отпуске?! Сибилла кивнула — но предисловие к каталогу она закончила уже в рождественские праздники, и ей не терпелось отнести все это, фотографии и прочие материалы, еще в старом году, чтобы уж больше не думать о работе.

Клаге посетовал, что еще несколько батарей центрального отопления вышли из строя. «Если оно так и дальше пойдет, то музей можно закрывать до весны». Сибилла только кивнула в знак согласия, она положила папку в письменный стол — в новом году материалы каталога можно будет отправить в типографию — и заперла ящик. Впереди отпуск, отдых, ни музея, ни работы — она пожелала Клаге всего хорошего в наступающем году, и он подал ей пальто.

Овчарка сторожа, как всегда, зарычала на нее, когда она пробегала мимо. Сибилла терпеть не могла овчарок, и все на свете овчарки, казалось, чувствовали это. Сторожу она тоже пожелала всего доброго в новом году, и тяжелая дверь музея захлопнулась за ней.

В тот же день к вечеру позвонил Колли.

— Ты едешь? — спросил он с нажимом. — Встреча состоится, теперь уже твердо, будут все, кроме Фридриха, от этого отказались окончательно.

Сибилла медлила. В квартире было тепло, а сообщения о погоде шли неутешительные: ожидалось усиление снегопада и понижение температуры.