Петра Вернер - Неожиданный визит [Рассказы и повести писательниц ГДР]

Тем временем явился толстяк Яуэр и стал предлагать помидоры из своей теплицы.

— Что пение, — бормотал он, как всегда, — сколько ни пой — денег не напоешь, — и заломил довольно высокую цену. Но в городе ведь простоишь за ними час, подумала я, и взяла три фунта.

Наконец раздевалка опустела, а я все сидела в своей майке и юбке. Не знаю, что побудило меня снова вернуться в зал. Осветители уже выключили прожекторы, слышно было, как они переговариваются и двигают чем-то за сценой.

Округлив руки, я выбежала на середину сцены, попыталась сделать несколько вращении, пируэтов, горизонтальный вис — все, в чем упражнялась когда-то ежедневно. Мне стало тоскливо; я попробовала сделать еще две-три фигуры и совсем скисла.

— Партнер тебе не нужен случайно? — Матей стоял в кулисах и смотрел на меня, на лице его кривилась усмешка. Я смутилась, оттого что он застал меня за этим занятием; мне стало неловко за свои жалкие попытки в хореографии.

Я показала, что и как ему следует делать.

Кончив пируэт, я оттолкнулась от пола и прыгнула — Матей, подхватив меня, едва удержался на ногах; я намеренно сделала слишком сильный прыжок, думала, что так ему легче будет поднять меня вверх.

Матей опустил меня. Его лицо, обычно мрачное и невыразительное, в первый раз, казалось, прояснилось, что-то живое, человеческое отразилось в нем.

Осветители уже ушли — во всяком случае, все стихло, и мы с Матеем еще с полчаса танцевали и дурачились на темной сцене. Потом Матей подождал у раздевалки, пока я оденусь. На улице он попрощался. Я чуть было не пригласила его к себе, так подступило вдруг опять это отвратительное чувство одиночества.

Дома я поела помидоров, купленных у Яуэра; они были водянистые. Вечером нам еще предстояло выступать по случаю какой-то годовщины в одной из окрестных деревень.

Солнце палило в оба мои окна. Как утверждали метеорологи, июнь стоял необычно жаркий. Я подумала, не сходить ли мне в город и не купить чего-нибудь, да покупать было вроде бы нечего.

Со скуки я насыпала на жестяные наличники за окнами зерен для голубей. Потом повытаскивала из шкафа свои платья и юбки, стала было примерять, но и это не развлекло. К тому же я чувствовала еще и некоторую усталость во всем теле — так наломаться на сцене. Наконец я достала из ящика стола пачку фотографий.

В дверь позвонили. Фрау Кунце, хозяйки, не было слышно, и я пошла открыть. Каково же было мое удивление, когда я увидела перед собой Матея!

Я пригласила его пройти ко мне.

В дверях он остановился, не решаясь пройти сразу, посмотрел на мои голые ноги, потом медленно обвел взглядом комнату. Кругом были разложены фотографии, платья так и лежали, раскиданные где попало. Я натянула на себя джинсы.

— Что, тебе непривычно видеть такой беспорядок?

Матей все еще оглядывал комнату.

— Пожалуй что… а впрочем, не знаю. Или… Твои родители, видно, живут не здесь… в городе?

— Да нет.

Я назвала улицу.

— Тогда странно, — проговорил он.

Я освободила кресло от платьев и предложила Матею сесть.

Матей молчал. А мне тоже нужды не было спрашивать, чего он явился.

— На воздух хочется, на природу куда-нибудь… Пойдем? — сказал он через некоторое время, высмотрев теперь, кажется, все, что можно было.

Я согласилась, все же это было лучше, чем оставаться в душной комнате.

Я распахнула шкаф и, прячась за растворенной дверью, стала переодеваться. Матей тем временем поднял с пола несколько фотографий и принялся рассматривать их.

Одевшись, я оглядела себя оценивающе в большом зеркале, вделанном в шкаф. Волосы, собранные в хвост, слегка растрепались, я пригладила их пальцами.

Сзади неожиданно подошел Матей, рукой отвел мою голову в сторону и рядом с отражением приставил большую фотографию.

С минуту я смотрела на себя и на девочку, глядевшую на меня с фотографии. Потом резко выхватила из руки Матея карточку и бросила ее, перевернув, на стол.

— Как ты смеешь, — сказала я.

Девочке на фотографии не больше пятнадцати-шестнадцати лет. Чистое, юное лицо; ровная линия овала, серьезный взгляд. И легкий оттенок робости в уголках губ. Но глаза широко раскрыты. Как будто жизнь — величайшее чудо и надо только внимательно смотреть.

Сердитая и растерянная, я подбирала с пола фотографии. С них смотрела одна и та же девочка: вот у станка, в черном трико, с отведенными назад плечами, вот рядом с другими девочками — ест пирожные, смеется; тут за партой, там у доски, здесь в саду, под каштанами, а это на сцене — в белой тюлевой юбочке, на пуантах… По мере того как в руках у меня стопка фотографий росла, меня все сильнее и сильнее разбирала злость.

Я не особенно люблю показывать их, тем более посторонним. Они были сделаны четыре года назад для фоторепортажа о балетной школе; его не напечатали, но фотограф прислал мне снимки, на которых меня хорошо видно.

— Да будет тебе, — пробормотал Матей, увидев, что я рассержена. Я с силой задвинула в стол ящик, куда швырнула перед тем пачку фотографий.

В прихожей мы встретились с фрау Кунце; видно, только что с работы: она тяжело дышала и лишь кивнула на наше приветствие.

На автовокзале толпились люди. Было начало четвертого. Я сказала Матею, пусть он сам решает, куда нам ехать, и мы сели в первый же автобус, который шел в какой-то пункт в северном направлении… На одной из остановок, затерянной среди лугов, мы сошли. Местность была мне знакома, в трех километрах ходьбы через лес должна быть деревенька. Мы направились в ту сторону.

Мы отмахали уже приличное расстояние, не перебросившись друг с другом и пятью фразами. Да и не о чем, собственно, говорить было с этим Матеем. Впрочем, никакой неловкости я не испытывала от этого. Мне было хорошо и покойно от того, что он просто шагал рядом.

Мы вошли в лес; в неподвижном жарком воздухе стоял смешанный аромат сосновых игл, смолы, свежеспиленной древесины…

На одной из полянок мы легли прямо на мшистую землю. Я вяло думала, не ждет ли он, что я начну соблазнять его; а может, он сам замышлял что-нибудь в этом роде… Но скоро все эти мысли уже казались мне пустыми, ненужными и незаметно, сами собой, рассеялись. Я подобрала повыше юбку, чтобы ноги загорали, а Матей положил руку мне под голову. Приятно было лежать, я чувствовала, как меня размаривает; на какое-то время я будто бы даже забылась.

Мы спохватились довольно поздно и бегом бросились обратно через лес. На автобус мы едва успели. Народу в этот час ехало немного, кроме нас, в салоне было еще несколько человек. Матей молчал. Мы смотрели в окно, за которым тянулись поля.

К автобусу, увозившему наш ансамбль на вечернее выступление, мы бежали из последних сил, потом долго не могли отдышаться. Все были в сборе и ждали нас. Наше опоздание не было оставлено без внимания, некоторые — а особенно Лейла — всю дорогу развлекались тем, что так и этак подтрунивали над нами. Меня это не трогало. Мне знакомы подобные штучки. А Матей постоянно смущался и чувствовал себя неловко; он напряженно смотрел в окно и еще пытался при этом улыбаться. Это их только сильнее разжигало. Милые у меня коллеги.