Петра Вернер - Неожиданный визит [Рассказы и повести писательниц ГДР]

Менцель вспомнил о свежезастланных постелях, которые видел ранним утром в одной из деревень. А Кристина желала только никогда больше не быть одной.

От «Солнечного моста» они пошли к «Готическому домику» и сели там у фонтана, разглядывая окружающие его плотным кольцом скамейки и людей, на них отдыхавших. Поблизости от них расположилась многодетная семья — на коленях у матери лежал сверток с пирогами, термос ходил по кругу. Менцель состроил презрительную мину, затем пошел к входу в «Готический домик» купить фотоальбом, где было немало снимков внутреннего убранства «Домика».

Менцель попытался было уговорить Кристину осмотреть «Домик», но она не хотела больше никуда идти.

Они возвращались к стоянке тем же путем, которым пришли сюда. Они опять смотрели на озеро, на лодки, которые одна за другой возвращались на пристань.

Только теперь Кристина вспомнила, что они не покатались на лодке, и подумала: «В другой раз». Однако твердой уверенности в том, настанет ли такой день, у нее не было.

Перевод М. Филипова.

Когда Кандиде исполнилось одиннадцать лет, она спросила у матери:

— Если бы на твою долю, например, выпало семь несчастливых лет, когда бы ты хотела их прожить: в детстве или потом?

— Не знаю, — ответила Мария.

— А по-моему, лучше уж в детстве, — сказала Кандида. — Тогда все плохое будет позади.

Кандида рождалась на свет.

Уже вторую ночь Мария мучилась в родильной палате. Акушерка прилегла на топчан у стены. Ребенок, никак не хотевший прийти в сей мир, должен был появиться между ночью и утром — это было заметно по дыханию роженицы.

Едва заснув, акушерка была разбужена криком Марии.

— Не надо кричать. Силы вам пригодятся. — Она чувствовала свинцовую тяжесть во всем теле, но поднялась.

И сделала все, что требовалось.

Ослепленная светом лампы в ногах, Мария закрыла глаза. «Приди же, наконец. Появись!» — мысленно умоляла она.

Акушерка велела Марии дышать ровнее, чтобы не вытолкнуть ребенка. Пришлось ухватиться за нос и сдавить его, так как вокруг шеи обвилась пуповина. Плечики еще не показались. Жизнь едва пробудилась в ребенке, а он уже просится на свет. «Ну, это было бы слишком просто», — подумала акушерка и отделила пуповину.

Она подняла новорожденную высоко за ноги, и Кандиде достались первые в жизни шлепки. Девочка молчала. Мария видела над собой худенькое тельце, покрытое белым тальком. Наконец крошечный рот над кривым носом стал хватать воздух, и раздался жалобный крик.

И вот они лежат рядом, Кандида и ее мать.

Акушерка записывает в книгу сведения. То немногое, что уже известно: вес, рост, ширину плеч, размер головы.

Чего еще можно было ожидать? Что глаза будут голубыми?

Как она будет думать? Какие испытает чувства? О чем станет плакать и чему обрадуется?

Мороз трещал в январскую ночь, рвал телеграфные провода, словно броней, сковывал землю, убивал рыб под водой и заваливал людей снегом.

Кандида пришла в мир.

Этот мир! Новорожденная отгораживалась от него, закрывая глаза и рот. Ей не оставалось ничего другого, как родиться. Она лежала у материнской груди, будто еще во чреве, сжав кулачки, притянув к животу колени, и не хотела сосать.

— Кандида, доченька моя, — уговаривала Мария. — Напрасно ты упрямишься. Если тебе не нравится этот мир, ты должна его изменить. Да, жить в нем немыслимо, здесь ты права. Давай-ка, соси. Ты должна окрепнуть. И открой глазки.

И Мария решила воспитать Кандиду так, чтобы дочь могла переносить страдания и бороться за счастье.

В то время Марии снился все время один и тот же сон: она забыла покормить дочь, а когда в паническом ужасе вспомнила о ней и распеленала, то обнаружила, что тельце иссохло и рассыпается в прах на руках у нее. Мать всякий раз просыпалась, скованная страхом, и напряженно вслушивалась в дыхание дочери, которого не было слышно. И тогда Мария вставала с постели и прикасалась к ребенку, чтобы почувствовать живое тепло.

Сощурившись, Кандида смотрела на солнце. Детская коляска стояла в саду, на талом снегу.

Девочка глядела на приветливые лица, склонившиеся над нею. Увидев Марию, улыбалась.

У Кандиды были светло-голубые глаза, временами становившиеся необычайно прозрачными. И тогда Мария пугалась, думая, что дочь отдаляется от нее. В эти мгновения у матери было такое чувство, словно ребенок отворачивается от нее всем своим существом.

Мария кормила Кандиду в перерывах между лекциями и впервые вздохнула свободнее, когда девочке исполнилось десять недель.

Дом ребенка стоял у самого озера. Он был полон детей. Здесь пахло теплым молоком, слышался плач и радостные крики.

Марии сказали, что она сможет навещать девочку по воскресеньям и, если директриса не станет возражать, можно будет взять дочь домой.

Кандида не издала ни звука. Она безропотно лежала в чужих руках, а когда ее уносили, даже не посмотрела в сторону матери. Мария что-то подписала, отдала документы ребенка и снова очутилась на улице перед домом, испытывая скорее недоумение, чем облегчение.

Кандида сразу же простыла. Девочка дышала с трудом, ничего не хотела есть, кричала и капризничала. Но стоило ей открыть рот, как туда заталкивали сладкую кашу. Кандида тут же все выплевывала, до изнеможения борясь с няней.

Через неделю в Доме ребенка объявили карантин. В городе тоже появилась инфекция. Так четверть года и прошла в карантинах — сначала в Доме ребенка, потом в студенческом общежитии.

На террасе у озера, под навесом, длинными рядами стояли детские кроватки, и Мария в растерянности переходила от одной к другой, смотрела на розовые лица детей, не находя среди них Кандиду.

Сестра-воспитательница показала ей дочь.

Девочка лежала на животе, спрятав под него руку. Она спала на левом боку и сосала большой палец правой руки. Волосики уже отросли и закручивались теперь в светлые локоны, а кожа оставалась нежной и тонкой. Мать видела, как в жилке пульсирует кровь.

Она присела, чтобы получше разглядеть лицо ребенка. Смешной носик, худенькие щеки, затененные длинными ресницами. Так и спит с пальцем во рту! Когда Мария вытаскивала палец, между губами блеснули два зубика.

Кандида вздохнула во сне и перевернулась на другой бок. Мария последовала взглядом за ней и увидела свою дочь по-новому, мысленно попытавшись представить себе, что произошло между расставаньем и встречей. Ребенок, которого она принесла сюда, еще лежал на том же боку, на который его клали. А теперь он уже умел переворачиваться.

Кандида открыла глаза. Большие, ясные голубые глаза не узнавая глядели на мать.

Мария повезла дочь на прогулку. Кандида смотрела на кружево листьев, которых еще ни разу не видела. Ей были знакомы лишь небо, потолок комнаты да навес.