Петра Вернер - Неожиданный визит [Рассказы и повести писательниц ГДР]

Кандида усвоила, что на террасе была комната младшей группы. Там мастерили разные поделки, рисовали, устраивали выставки, рассказывали истории и читали вслух. Здесь же у каждого была своя полочка, вешалка для фартука, место за столом.

Кандида стояла у большой стеклянной двери, ведущей на террасу, и глядела, как снежинки покрывают сад и лес, как синицы раскачиваются в кормушках. Утром на снегу виднелись заячьи и птичьи следы. Окно со стороны фасада светло мерцало, на матовом стекле были выгравированы Белоснежка и гномы. Освещенное вечерним солнцем, оно сияло и искрилось.

Замечательно было в комнате у старших детей, где жили птицы. Старшие ребята следили за тем, чтобы малыши не шалили. Там была длинная веранда с двумя аквариумами. Замерев от восхищения, Кандида любовалась красными, зелеными, бархатисто-черными рыбками. Она разговаривала с ними, прижимаясь носом и ртом к стеклу. Так же зачарованно Кандида стояла и перед вольерой, в которой раздавался щебет и чириканье и где можно было, просунув палец в проволочную ячейку, получить щипок красным или желтым клювом. Вскоре девочка уже знала всех птиц по именам.

Зима была долгой и холодной.

Женщина, привозившая из деревни по утрам молоко, застряла с санями в свежем снегу и теперь сидела на кухне с раскрасневшимися от мороза щеками, ожидая, пока истопник наденет шубу и привезет санки. Женщина смотрела на детей, которые приходили на кухню, принося корзинки с грязной посудой. Потом сказала:

— Ради вас я все готова сделать.

По дороге молоко в бидонах замерзло. Кандида с любопытством провела пальцем по молочным кристаллам:

— Снег?

— Нет, — засмеялась повариха. — Молоко! Осторожно!

Отбив ножом кусочки, бросила их в кастрюлю и поставила на плиту. Кандида наблюдала, как кусочки таяли и превращались в молоко.

— А ты худенькая, будто воробышек, — заметила молочница. — Наверное, ешь плохо?

Кандида не слушала, она смотрела, как таяло молоко.

Повариха вздохнула.

Кандида ела вяло и невыносимо медленно, всегда задерживаясь за столом дольше всех. Дети сердились, потому что из-за нее нельзя было закончить уборку. Так случилось несколько раз, а потом повариха взяла девочку к себе на кухню, но и там Кандида ела все так же медленно.

Повариха, как почти все взрослые в детском доме, была из деревни. Простая женщина, научившаяся готовить дома у матери да в годы замужества. Все дети ее любили. Им разрешалось помогать ей. Повариха говорила:

— Как же вы живете? Ведь вам надо знать и о том, что делается на кухне, и о том, что от сырого лука бывают слезы на глазах, и про то, как пахнут пирог и жаркое, и сколько надо поработать, пока сварится еда. Дома это каждому ребенку известно.

Здесь жили и такие дети, у которых никакого другого дома не было.

Мать присылала каждую неделю цветные открытки, всякий раз обещая приехать весной. Кандида собирала открытки и ревниво охраняла. Она внимательно следила за тем, чтобы их никто не трогал.

Талый снег сделал лес непроходимым, и дети целый день не бывали на свежем воздухе. Парикмахер с трудом добрался до Черной горки, чтобы состричь «зимнюю шерсть».

Дети встретили его шумным ликованием. Он знал множество забавных историй. Когда парикмахер щелкал ножницами, состригая отросшие вихры, возле него собирался благоговейно слушающий кружок, знавший все шутки-прибаутки и строго следивший за тем, чтобы истории, о которых просили дети, рассказывались точь-в-точь как в прежний раз.

На веранде «птичьей комнаты», поставив на стол стульчик, дети соорудили «парикмахерское кресло» и друг за дружкой послушно давали надеть на себя льняную накидку. После стрижки все украдкой смотрелись в зеркало.

Репертуар забавных рассказов у парикмахера был велик, но фасонов стрижки он знал всего лишь два: покороче для мальчиков и чуть длиннее для девочек. Иногда фрау Визе просила пощадить какой-нибудь локон или завиток, и только благодаря этому дети не становились все на одно лицо. Кандида сидела на стуле и с интересом слушала. Ее мягкие волосы с легким потрескиванием поднимались под расческой. Она вздрогнула, почувствовав холодок ножниц на затылке, возле уха. Волосы прядями падали на льняную накидку, девочка дотрагивалась до них, ощущая их шелковистость и глядя, как они светятся на солнце.

Раскаленная автострада сверкала от жары. Мария пробиралась по лесу. Ноги утопали в песке, и ей пришлось снять туфли.

Мария почему-то надеялась, что, как уже не раз бывало, неожиданно услышит голоса, из-за кустов выпорхнет стайка детей, которые, узнав ее, начнут кричать одно лишь имя — Кандида. Из пестрой стайки светлым пятнышком выплывет родное лицо и устремится к ней. Но дети не показывались. Ни за трансформаторной будкой, ни за кустами ежевики, ни в низине, окруженной с двух сторон холмами, поросшими строевым лесом. И даже на безлесной поляне, где стояла детдомовская малолитражка, их не было.

На лужайке у дома крутилась дождевальная установка.

Кандида бегала наперегонки с брызгами, обгоняла, ждала, пока они ее догонят, бросалась им навстречу, бежала прочь. Она смеялась, застигнутая струей воды, смеялась, когда в азарте игры столкнулась с другими детьми и все вместе покатились в мокрую траву. Никем не замеченная, Мария наблюдала за игрой до тех пор, пока могла выдержать.

Потом вышла на лужайку и поймала мокрый голый клубок, кинувшийся навстречу.

Игра на лужайке внезапно прекратилась. Дети подошли поближе, внимательно глядя на Кандиду и ее мать.

Мария обняла дочь и увидела глаза других детей — нежные, изголодавшиеся, истосковавшиеся.

Под этими взглядами Марии стало не по себе. Она живо представила, как в те дни, когда другие матери брали на руки своих детей, Кандида стояла среди остальных и у нее были такие же глаза, такая же робко-просительная улыбка. Ей тоже хотелось приблизиться к чужой руке, поднятой, чтобы пригладить вихры тем, кто находился рядом.

— А моя мама тоже приедет, — сказала одна из девочек. У нее были ясные глаза. Она верила. Но ее мать не придет. Грудным младенцем девочку оставили в квартире родители, перешедшие через границу.

Марии были известны истории большинства детей. Бывая здесь, она проводила дни не только с Кандидой. Мария играла со всеми детьми, и дочь терпела это.

Кандида что-то оживленно рассказывала, говорила, но Мария не понимала ни слова. «Ты лопочешь так невнятно, — подумала Мария, — когда же ты заговоришь так, как положено ребенку трех с половиной лет?»

Кандида проглатывала половину слогов. И не она одна. Лишь немногие дети говорили нормально.

Мария заткнула уши. Кандида засмеялась и умолкла.

— Медленней! — сказала мать, и Кандида стала делать паузы. Мария повторяла четко те же самые слова и просила дочь повторить, чтобы убедиться, правильно ли все понято. Кандида долго не выдерживала. Она-то прекрасно себя понимала.