Петра Вернер - Неожиданный визит [Рассказы и повести писательниц ГДР]

В его репортаже я узнала себя. Впервые в жизни мне отдавали должное как личности, какой я была бы и без дополнительных ночных часов, хотя и тут, естественно, было написано о моей загруженности, о моих профессиональных, семейных и общественных свершениях и заслугах. Я едва удержалась, чтобы не сказать ему правду, и потому попросила больше не искать со мной встреч. Его сигарета дрожала, когда он стряхивал пепел. И когда мы с ним вышли, машинка моей секретарши застрекотала как бешеная.

Вскоре заявил о себе наш четвертый ребенок (от пятого меня спасли таблетки). Я попросила Освальда озаботиться тем, чтобы нам дали квартиру побольше. После рождения малыша мы переехали в четырехкомнатную квартиру в старом доме.

Теперь, чтобы все успеть, мне приходилось и в ночное время рассчитывать каждый час. «Иосиф и его братья» Томаса Манна я читала в течение двух лет. Постепенно журналисты стали меня раздражать — они отнимали уйму времени, и я волей-неволей научилась их отваживать. Но от телевизионной передачи «Парад 1971 — мы чествуем лучших из лучших» я не смогла (и не захотела!) увильнуть.

Церемония шла в эфир прямой передачей. Зал был набит зеваками, поклонниками эстрадных звезд, героями дня, которых собирались чествовать, и их родственниками.

Я сидела рядом с Освальдом в первом ряду. И знала, что ведущий передачу вызовет меня пятой. Передо мной выходили только мужчины. Каждый из них получал награду — либо туристическую путевку в Москву вместе с супругой, либо мотоцикл.

В паузах между награждениями размалеванные куколки с микрофоном у самых губ исполняли то, что называется шлягерами. Освальд не сводил глаз с одной певички, крашеной блондинки с приклеенными ресницами, затянутой в серебристо-зеленый переливающийся комбинезон. Она так интенсивно вращала бедрами, словно мешала ими суп в огромном котле. Мой Освальд пялился на нее как завороженный и аплодировал так, что чуть руки себе не отбил. Меня это взбесило. Во-первых, потому, что в этот день как-никак собирались чествовать меня, а во-вторых, я сочла его вкус вызывающе вульгарным.

Телекомментатор ворковал елейно-чарующим голосом — совсем не так, как на репетиции накануне. У него выходило, что люди, которых сегодня чествуют, вообще не имеют никаких человеческих слабостей или пороков и в их жизни существует только работа, родной коллектив, чувство локтя и движение новаторов-рационализаторов. Я даже подумала — уж не заключили ли они, подобно мне, ночной контракт; но еще до того, как меня вызвали на сцену, я сообразила, в чем состоит принципиальное различие между мной и моими досточтимыми предшественниками: все они — мужчины. И сидящие сейчас в зале жены наверняка делают все то, на что у меня уходят ночи.

После четвертого награжденного на сцену опять выплыла и замяукала в микрофон та блондинка. Думается, ущипни я Освальда в эти минуты, он бы даже не заметил. И зря я надеялась, что он пожмет мне руку перед тем, как меня вызовут на сцену. Под ложечкой у меня екало, как бывает, когда катаешься на «чертовом колесе». Ведущий встретил меня ослепительной улыбкой и воскликнул:

— А теперь, уважаемые дамы и господа, — гвоздь нашей программы, ее венец, живое воплощение осуществленного у нас женского равноправия! Женщина — мать четверых детей, депутат городского совета, директор школы…

Углы моих губ сами собой поползли вниз, и я чуть не пропустила мимо ушей вопрос, почему я стала учительницей. Спохватившись, я ответила, как было условлено. Но когда телекомментатор игриво спросил, как я справляюсь со всеми своими обязанностями и не составляю ли я себе распорядок дня, я вдруг выпалила:

— Я не сплю ночью.

Губы ведущего еще улыбались, но глаза остекленели.

— Ну да, конечно, — нашелся он и деланно рассмеялся. — Легко себе представить: бессонница! При вашей-то занятости.

— Нет, — уперлась я. — Вовсе не обычная бессонница. Просто я не знаю, что такое усталость. И работаю круглые сутки.

На этот раз он уставился на меня уже в полной растерянности. Потом взял себя в руки и опять рассмеялся — да так раскатисто; видимо, слишком близко поднес микрофон ко рту.

— Это была шутка! — воскликнул он. — Причем блистательная! Остроумнейшая! Чтобы справиться со всеми делами, которые легли на ваши плечи, и вправду без ночных часов не обойтись! Намек понят!

— Вовсе я не шучу, — упрямо сказала я. — И ни на что не намекаю. Это чистая правда.

Я отчетливо видела лицо Освальда в первом ряду. Он зажимал ладонью рот.

— Однажды ночью — я тогда еще училась в университете, — продолжала я, стараясь говорить в микрофон и следя, чтобы каждое слово было слышно, — мне явился ангел и пообещал исполнить любое мое желание. Я попросила его сделать так, чтобы я могла обходиться без сна.

Я заметила, что по щеке телекомментатора покатились капельки пота. Однако многолетний профессиональный навык взял свое.

— А может, то был не ангел, а черт? — спросил он, лукаво улыбаясь, и погрозил мне пальцем. — Явился к вам собственной персоной при рожках и копытцах? Чтобы заключить с вами договор, скрепленный кровью? Дамы и господа! — победительно воскликнул он, обращаясь к публике. — Перед вами — современный Фауст! Фауст нашего времени принял образ женщины! Итак, перед вами Фаустина!

Бурные аплодисменты обрушились на меня, словно грохот водопада. И я махнула рукой. Пускай верят в свои сказки, подумала я и улыбнулась залу.

Ведущий опустил несколько намеченных нами вопросов, хотя все как будто бы выправилось и я отвечала как надо. Его обаяние иссякало с каждой минутой; торопясь закончить со мной, он дал знак своим помощникам поскорее выкатить на сцену предназначенный мне в подарок цветной телевизор. Оркестр тоже поспешил вступить, и черногривый малец в свитере, сверкающем золотыми нитями, запел: «Я люблю лишь тебя, тебя одну…»

Освальд ничего мне не сказал. Только озабоченно взял мою руку в свои — рука была горячая.

В заключение был дан коктейль для участников вечера и их близких. Я хотела было удрать, но Освальд счел это неудобным. Ведущий старался держаться от меня подальше.

Соломенные локоны оказались шиньоном, но глазкам, обрамленным синтетическими ресницами, очевидно, приглянулись залысины, очки и округлый животик. Супруга одного из награжденных — того, что получил туристическую путевку, — сказала мне:

— Ну вы им и дали по мозгам!

Я спросила, кто она по профессии.

— Из-за детей сижу пока дома, — вздохнув, ответила та.

Мой муженек успел уже чокнуться с блондинкой. Длине ее когтей мог бы позавидовать тигр, вот только перламутровый лак был бы ему ни к чему.

Молодой человек, назвавшийся литсотрудником телевидения, предложил мне устроить встречу с одной писательницей. Ему, мол, показалось, что из такой встречи может получиться телеспектакль. Я поинтересовалась, собирается ли он использовать сюжет с ангелом. Он рассмеялся. Зубы у него были ровные и ослепительно белые.