Михаил Енотов - Коробочка с панорамой Варшавы

Мой отец был порядочным человеком и, может быть, даже не чуждым пуританским нравам. Просто с мамой моей их уже много лет нельзя было назвать иначе, кроме как сожителями: они уже настолько были холодны друг к другу, что даже почти не ругались. Отцу было сорок четыре, и он старательно молодился. Не знаю, где он нашел эту девушку, но вот она лежала передо мной, выступая живым свидетельством того, что молодиться отцу удавалось с блеском. Она была, наверное, чуть младше меня – может, лет двадцать. Красивая – явно из тех девушек, зрение которых вообще не отличает заморышей – таких, как я – от, скажем, скамеек или фикусов. Я пошел в свою комнату, рухнул на кровать. В голове у меня играла эта песня – Architecture in Helsinki “It’5”. Такое часто со мной бывало: я просыпался с какой-нибудь песней в голове, и мне надо было ее срочно прослушать. Иначе я на весь день становился узником своей аутистской дискотеки. Такой вот забавный пассаж: я скучающе пялился в потолок, лежа на кровати, а диск скучающе пялился в стену, стоя на полке; и я не был паралитиком, и между нами не было океана, и возле полки даже не стоял вооруженный гвардеец – но послушать диск я все равно не мог. Магнитофон у меня был старый и не поддерживал диски такого формата, а компьютер уже месяц назад унес кто-то из маминых кредиторов за долги. Остались только колонки и мышиный коврик. Мне стало досадно, и я дал себе щелбан в нос – за конформистские настроения. Тут ко мне в комнату вошел Патрик, он лег посреди комнаты и стал играть со своей резиновой игрушкой-пищалкой. Потом ему, видимо, надоело это занятие, и он залез ко мне на постель. Вдруг в двери появилась эта девушка; на ней был мамин халат. Я только теперь заметил, что Патрик с самого ее появления в квартире ни разу на нее не гавкнул. Это меня насторожило, ведь по своей ненависти к человеческому роду с Патриком не могло сравниться ни одно существо на планете. Ну, разве что библиотекарши. – Привет. Слушай, а где у вас кофе лежит? А то в той маленькой баночке на столе кончилось..., – сказала она, играя при этом стеснение. – В шкафчике над плитой. – Я смотрела в шкафчике, там нет. – Есть. Оно в банке из-под какао. – Спасибо, – она почесала правую лодыжку левой ступней, и я заметил на внутренней стороне ее ляжки родимое пятно. – А как тебя, кстати, звать? – Вот, возьми, – я поднял с пола игрушку-пищалку. – Если что-то понадобится, то подай мне сигнал этой игрушкой, и я тут же прибегу и исполню любую твою прихоть. – Прямо-таки любую? – она так посмотрела на меня, что в следующее мгновенье мне пришлось повернуться на бок, чтобы скрыть эрекцию. Я понял – эта девка решила надо мной поиздеваться. – Что ты так смотришь? Я сказал “прихоть”, а не “похоть”, – она засмеялась. – Дурак, – она подошла ко мне и, улыбаясь, протянула руку:

– Вероника. – Спасибо, что не просишь называть тебя мамой, – сказал я, стараясь не смягчать избранный мной с начала разговора недружелюбный тон. – Так как тебя зовут? – не дождавшись от меня руки, Вероника сама взяла ее. – Коля, – сказал я сухо, а сам в тот момент гадал, почувствовала ли она, что у меня потные ладони. Я-то знал, что потные они из-за неправильного обмена веществ или – мнения врачей здесь расходились – аритмии, но она могла подумать, что я разволновался или засмущался. От этой мысли я действительно разволновался и засмущался.

– Ты что – Николай Николаевич? Врешь наверное..., – Вероника сделала вид, что поправляет халат, но я заметил, что она вытирает ладонь. – Не поверишь, но у нас с папой и фамилии тоже одинаковые. – Дурак ты..., – она положила игрушку на кровать и вышла из комнаты. – Папа, когда уходил, просил передать, чтоб ты посуду помыла, – крикнул я ей вдогонку. Мне оставалось еще около полутора часа до ухода на работу. Мой дядя был шеф-поваром в дешевом ресторане и устроил меня туда своим помощником. Платили мне гроши, но я видел в этом опыте как минимум два плюса. Во-первых, для перспективного холостяка, каким я себя мнил, умение готовить было бы особенно полезным; во-вторых, через год меня могли забрать в армию, а кокам, я слышал, живется лучше, чем простым солдатам. К тому же с дядей было весело. В прошлом он сидел на героине и теперь, шинкуя капусту или грибы, рассказывал мне про свои страхи и отвращения в астральном Лас-Вегасе. Вероника снова зашла ко мне в комнату. На этот раз в уличной одежде. – Я в магазин схожу. Тебе купить что-нибудь? – спросила она. – То же, что и себе, – ляпнул я, не задумываясь. – Прокладки? – Хм... Тогда возьми что-нибудь противоположное тому, что возьмешь себе. – Это что?.. Презервативы? – по тому, как она произнесла это слово, я понял, что ей привычней говорить “гандоны”. В тот миг я почувствовал себя так, будто бы я проснулся привязанным к стеле посреди огромной площади, где собрались все женщины мира. Девственник! – скандировали они. – Вообще, я намекал на пиво. – Хорошо, закрой за мной.

Я закрыл за Вероникой дверь, а затем подошел к окну и стал смотреть, как она удаляется. Короткая майка и джинсы, спущенные так низко, что еще чуть-чуть, и сзади из-под них показалась бы ягодичная ложбинка. У Вероники она была и впрямь “ягодичная”. В мыслях я уже без угрызений совести изменял Карине. А, когда Вероника скрылась из вида, я пошел в туалет и продолжил адюльтер там. Сценарий начинался так: я заглядываю в комнату к отцу, а Вероника там мастурбирует; увидев меня, она начинает оправдываться тем, что мой отец ее не удовлетворяет, а я на это отвечаю: “Детка, тебе повезло, потому что я пошел не в отца”. Нет, зависти к отцу я, наверное, не испытывал. Но то, что у Вероники начинались месячные, меня радовало. Я мог еще неделю спать, не думая о том, что в этот момент за стеной ее трахает мой отец. Квартира у нас была четырехкомнатная, но телевизор стоял только в спальне. Я включил его и начал шарить по постели в поисках программы передач. Вместо нее я нашел между подушками пачку сигарет. Это была пачка Вероники, потому что ни отец, ни мама не курили тонкие сигареты. А эти были тонкие, с яблочным вкусом – я таких еще не встречал. После первой затяжки я откусил половину фильтра и выплюнул – слишком уж легкой оказалась сигарета. Яблочный вкус теперь не чувствовался, но это меня не слишком огорчало. Я стоял на балконе и, морщась от дыма, вспоминал, как в детстве мы с братом играли в этом дворе. Однажды мы решили зарыть клад. Зарыть не для сохранности, а просто, чтобы потом какой-нибудь мальчишка нашел его и подивился нашей щедрости. Мы нашли старую коробку черт знает из-под чего – помню только, что на крышке была панорамы Варшавы. Эту коробку мы наполнили всякими безделушками вроде бабушкиной броши, папиных значков за достижения в фигурном катании, ключей от каких-то потерянных шкатулок и давно обесцененных монет. Пожалуй, только одна вещь там была хоть сколько-то стоящая – фамильный перстень с изображением какого-то римского профиля. Да, за него нас могли отругать. Чтобы наша коробка весила посолидней, мы набросали в нее металлических деталей от конструктора, а затем уже перемотали ее липкой лентой и бросили за решетку под нашим балконом. Туда, где зимой грелись кошки и воняло канализацией.

Читать дальше