Валерий Попов - Ты забыла свое крыло [Сборник]

— Что за бизнес? — вскользь Кузя спросил. Видно, завидовал.

— М-м-м... Ну, напишу — узнаешь!

— Не будет тебе аванса.

— Пач-чему?

— Не то, чувствую, напишешь.

— Ну а давай про этих, «видоизмененных» твоих напишу!

— Жадность твоя безмерна...

Так что из Парижа вернулся — обогащенный, в основном духовно. Но при этом заклейменный как рвач.

Удачно, что я еще и наше дождливое лето успел задеть, залетел в Комарово.

— Сплошные дожди, — говорила Нонна. — А грибов нет.

— Сделаем!

И тут же вырвался из туч луч солнца, и дождик золотой стал, «грибной».

— Смотри, Веча, чего я нашла!

— О! Черника! Сама собрала?

— И гляди, что я еще там нашла! Рубль! Валялся там.

— Отлично. Добытчица ты наша!..

— Веч, ты чего?

— Да так... телефончик пискнул.

— Ето что значит? Надеюсь, что-то хорошее?

— Я тоже надеюсь...

Открыл текст. «Куда ты пропал? Опять появился Он. Изъял твое дело. Срочно приезжай!»

«Изъял твое дело»... А может, и ее тело?

Помчался.

Бежал по торжественной лестнице суда.

Пошел коридором, заглянул к Яне в каморку. С визгом кинулась на шею мне! Тело — ее! А значит — наше!

— Ну полно, полно! — добродушно сказал ей, чуть отстраняясь.

Одно из неприятных качеств неадекватных людей — завышенные эмоции. Вспомнил, конечно, как я в первый раз на моей лестнице увидел ее. Ну и что? Изменилась она? Чуть отстранив, разглядывал. Да, появилась в ней такая изможденность, что некоторым мужикам даже нравится... включая меня.

— Он вчера был здесь! В этом самом кабинете! И дело изъял!

— Какое он право имел изымать?

— Да он тут работает уже... в контрольной комиссии!

Карьера бешеная... во всех смыслах этого слова.

— Ну так давай я по новой заявление напишу.

— Нет! Погоди!

Стала с ужасом по очереди глядеть во все углы. Стала вдруг прыскать туда из пузырька, из которого цветы удобряют. Да, условия непростые. Но — привыкнешь!

Написал заявление по форме о восстановлении моего права на долю квартиры. Положил в папочку, фамилию надписал. Странности жизни — это нам не помеха.

Огляделся... Неплохо она устроилась. Вот как она в суде оказалась? «Нас, людей со сложной судьбой, притесняют!» Наверняка какая-то еще квота на них есть. «Ах, мы не представлены среди работников суда!» А после этого — «Ах, наш угнетенный пласт не представлен в парламенте!» «А? Это ужасно, ужасно! Срочно! Давайте!» — отвечают им. Теперь они всюду без очереди пойдут. И спрашивать их о заслугах-способностях, да даже просто о наличии разума возмутительно, неполиткорректно, трактуется как ущемление прав! В результате уже во многих парламентах ахинея царит, о каких-либо других проблемах неловко даже упоминать — Парламент США, великой страны, загружен по уши небывалой проблемой — о представлении отдельных туалетов и оснащении их особым оборудованием для женщин, чувствующих себя мужчинами, отдельно — совместно и речи нет — для мужчин, чувствующих себя женщинами... Бешеные деньги идут. А у тех, кто раньше считался нормальным, перспектив — ноль. Уверен, что и Яна в этом кабинете сидит по этой же самой «квоте бесправных», которые сейчас захватывают все права, и без очереди, и порой без оснований. Иначе как объяснить ее крайне низкий умственный и моральный уровень на столь важном посту? И дело мое было изъято — этой самой рукой, которая зачем-то меня счас гладит. Почему-то им чуть больше позволяется, чем нам.

— Приходи ко мне домой. У меня теперь квартира! — нежно шепнула.

Льготная, ясное дело! Осво-божда-е-мая! Надеюсь, что не моя?

— Вот адрес мой.

Взяла квиток со стола, сунула мне в карман — распечатанный на принтере. Причем во множестве экземпляров. Прочел. Слава богу, адрес не мой! Пока. Но я вышибу из нее эту дурь, выдавлю, вытрясу, выколочу! Вот так... От меня никто еще без изменений не уходил!

И буквально на следующий день (суббота была), сверяясь с бумажкой, нашел ее адрес. Ну что ж, довольно милые пестрые домики — не те бесконечные серые бараки, в которых наша молодость прошла. Может, и в серые сейчас селят... но не этих. Других. Тут явно шаги прогресса... Нашел наконец, аккуратный маленький домик на две семьи. С той стороны колясочка стоит. Может, и у нас, с этой стороны, жизнь наладится? Новую жизнь никогда не поздно начать. А какая лесенка чистая! Именно не лестница угрюмая, как мы за жизнь нашу привыкли, а именно уютная чистая лесенка. На окнах цветочки. И номер на ее двери, в виде цветочка. Кнопочка розовая. Нежно ее нажал.

И с этого дня — регулярно ее спасал. Главное — вытеснить этого гада из нее, застолбить то место, которое раньше этот... призрак застолблял. Часами вытеснял его, выталкивал, выпихивал, не жалея сил...

Выпихнул-таки! Однажды она нежно шепнула мне:

— Я уже и забыла его! Я теперь так чиста! Мне доктор сказал: нужно пятьдесят тысяч на новое лекарство — и всё! Он уже никогда не встанет между нами!

— Не встанет? Я дам.

От нее просто на каких-то ватных ногах шел — от счастья.

Вот печатаю сейчас это — а вдоль экрана хиляет огромный паук. Не иначе письмо. Ну, точнее, имейл. Посмотреть надо... Посмотрел — ерунда!

Я деньги ей дал и, в общем, неделю не приходил — пусть уж пройдет курс окончательного лечения, и тогда... Полное счастье настигнет нас. И может быть, это промедление и сгубило? Но я же как лучше хотел. Новую жизнь никогда не поздно начать! А какая лесенка чистая! И номер на ее двери в виде цветочка. Кнопка розовая. Нежно нажал.

Какой-то дикий гвалт за дверьми. Дверь распахнулась. Стоял опухший мужик... Ян?!

— А... — вопросительно произнес я.

— Нету ее! — прохрипел он. — И больше не будет! Всё!

При этом он, держа перед собой жестяную миску, грубыми руками хватал сочные куски мяса в чем-то красном, рвал крепкими зубами и смачно жевал.

С кухни доносились пьяные крики:

— Альбертыч! Кто там? Еще один людоед?

— Если баба — тащи!

— Сожрем!

Вурдалаки захохотали.

Наверное, надо было рявкнуть: «Отдай пятьдесят тысяч!» Но, наверное, неловко? Отдал одной — требую с другого!

— Извините... — пробормотал.

— Я сейчас тебя извиню... — с угрозой он произнес.

«Бабки гони!» — хотел я рявкнуть, но он меня опередил.

— Разохотился, раскатал губу! Пошел вон... Пока тут тебе что-то не оторвали.

— Ах ты!

Я кинулся на него. Дальше не помню.

Сверкнуло лезвие, сверху вниз. Я подставил руку — и лезвие соскользнуло ему в живот. Ян смотрел на торчащий нож с изумлением...

— Янчик, ты чего там? — орали друзья.

Кинулся вниз.

Очнулся у себя дома. Представлял себе ее улыбку, ее глаза... Не увижу больше никогда! Окровавленными пальцами натыкал номер.

— Яков Борисыч. Это я! Узнаете? У меня только что любимую сожрали!