Валерий Попов - Разбойница

— А тебе никто и не предлагает! — стал хамить Сурен. Алекс демонстративно сел.

В результате мы заснули среди дня на узком мальчишечьем топчане, где с трудом помещался костлявый Сурен. Оба они свисали по краям как гроздья, при этом мёртвой хваткой впившись в меня, как раки в утопленницу.

Проснулась я на рассвете, почувствовав, что снизу в меня проскальзывает что-то лишнее, проскальзывает и проскальзывает — когда же будет всё? Сжавшись, обхватила любознательно: температура не Алекса, да и заполненность чрезмерная — такой не помню давно. Вот так вот! Дружба дружбой, а... Стала слегка сползать с этого орудия казни, но он тут же настиг меня и прошёл даже дальше! Закинув руку, зажала тыльной стороной ему губы: «Тс-с! Только тихо!» Было очень азартно модулировать храп Алекса: он всхрапывал в ритме тряски! Не выдержав, мы заржали. Хозяин вытянул свой огромный, но почти ледяной струмент и ушёл в первую комнату, мастерскую-кухню. Всё-таки дружба победила!

— М-м? — вопросительно произнес Алекс и, не просыпаясь, стал медленно разжимать мои внутренности своим термометром... Так! А теперь проверим, какова температура тела, не померла ли за ночь?.. О! Не померла! Жива, оказывается! И любит, оказывается, некоторые виды спорта: отчаянное вползание вверх по намыленному шесту и отчаянное соскальзывание к его основанию — и, оказывается, можно успеть от конца к основанию за секунду, за сотую секунды! И каждое соскальзывание всё быстрей, и уже кол почти в горле — чуть прорывается дыхание, тяжким хрипом! И снова — судя по дрожи, в последний раз — карабкаешься вверх... и соскальзываешь... Все! Всем стоять! Минуту-полторы! И кто за это время шевельнет хоть членом, загрызу!

Храп! Отлично. Приёмно-сдаточный акт состоялся.

Сощурившись, я вышла на свет, к огромным, во всю стену, стеклам. Сурен, на сегодня выбравший для лица чёрно-фиолетовый цвет, что-то варил в цинковом бельевом баке, туго размешивая палкой и напряжённо морщась.

— Что варим? — бодро спросила я.

— Белену! — прохрипел Сурен и дико заржал. — Хлебнёшь? — он зачерпнул мятой кружкой тёмно-жёлтую жидкость.

— Ну как?

— ...Слабовата!.. — проговорила я, стукнув кружкой.

— Точно? Добавим! — Сурен стал сыпать в варево сушёные листья.

Алекс, отодвинув рукой полог, закрывающий спальню, она же фотолаборатория, изумлённо взирал на наш завтрак.

Он мало что соображал, видно считая, что оказался уже в аду, Сурен, тёмно-фиолетовый, с торчащими чёрными зубами, с вытаращенными красными глазами, мало чем отличался от чёрта.

— Белены? — он протянул Алексу кружку. Тот безвольно выпил.

— Где мы?

— В аду! — я грозно сверкнула очами.

— А чё — здесь неплохо! — проговорил Александр. Продолжая хохотать, Сурен сверху глядел, как мы спускаемся к лифту.

— Ну ты, орда! (По сравнению с «тундрой» это был явный комплимент.) Одна как-нибудь заходи — без этого!

Алекс попытался вскинуть голову надменно.

— И ты заходи! И с девушками обязательно! Все равно все девушки потом сами ко мне приходят! — дикий хохот заполнил всю лестницу. Зажмурившись, мы вышли на воздух.

— Ну, у тебя и друзья! — выговорил Алекс.

— Такая я несчастная! — вздохнула я. Мы сели в машину.

— Смотри, ключи торчали — и ничего! — обрадовался он. Мотор бодро заработал.

— Неплохой, вообще, парень — этот Сурен! — задумчиво произнёс он.

— Ну! — воскликнула я.

Мы медленно ехали.

— А что там по телефону плела... будто тебя мафия украла?

Точно рассчитанный звонок: если уж я такой бред несу!..

— А я тогда скажу, что меня в КГБ допрашивали! — он радостно захохотал.

— Умно! — одобрила я.

Мы остановились у красного: снова на том же перекрёстке, правда — сутки спустя.

— Всё самое святое оболгали! — довольно произнёс он. — Ну и что? Всё равно будет продолжать?

— Конечно! — вдохнула, прижавшись, я. Светофор позеленел, но Алекс медлил.

— А... что делать! — проговорил он. — Говорят, и стальной нарком приказать своему сердцу не мог! Языком владеешь?

— Салю, мон мину! — положив грудь ему на локоть, зашептала я. — Са серэ сенпа де та пар де ме пропозб ен флют де шампань? Реске тю ан транс? Т’а фрит? Са бум? Т’е фор т’а ен кор па маль лю ту. Си он пассэ келькетам ансамбль? Юн бонн иде, неспа?

Мы рванули вперёд. И снова Зверинская промелькнула сбоку лёгким воспоминанием.

Перелетев два моста, мы подъехали к огромному дому с колоннами, бывшему когда-то оплотом реакции в этом районе, а ныне расхватанному победителями — целых восемь вывесок слепили поднимающегося на крыльцо... какая же наша? Видимо, «Балтиктур»?

Мы вошли мимо почтительного вахтера в широкий, слепящий паркетом коридор — чистоту и торжественное безлюдье удалось как-то сохранить от прежних времён. В конце холла стоял постамент, но величественной головы на нём уже не было... шаги демократии!

У огромной дубовой двери мы остановились, и я восхищённо прочла: «Генеральный директор Паншин А.Д.» Резким ударом он распахнул кожаную дверь, и мы вошли в приёмную, из которой шли опять две двери — налево и направо: налево — опять богатая, направо — бедная, обшарпанная. У богатой двери сидела за конторкой секретарша — холёная старуха с фиолетовой, как сейчас у них принято, сединой.

— Приветствую вас, Анна Сергеевна! — лихо, но слегка заискивающе произнес он.

— Здравствуйте, Александр Данилович! — почтительно, но слегка холодновато поздоровалась она. Меня как бы не существовало. — Вам только что звонили из обкома... Он удивлённо поднял бровь. — ...профсоюза, — надменно закончила она. Чувствовалось, что некоторое шефство над шефом уже въелось в её кровь. Видно, что и с тем обкомом она соединяла его не раз.

Шеф неуверенно хохотнул.

— Ах, Александр Данилович! Погубят вас женщины! — как бы не сдержавшись, воскликнула она.

— Пока что я этого не замечал! — отчеканил он, ставя сотрудницу на место.

— Тогда почему же они там до сих пор? — она кивнула на обшарпанную дверь. — Вы их уволили или нет?

— Тараеву — безусловно! — поколебавшись, отрубил он. Сергеевна подняла бровь: ах, только одну? Ну так вы...

Больше не глядя на нее, Алекс резко распахнул обшарпанную дверь. Посреди большой комнаты, занятой офисной мебелью и мерцающими компьютерами, стояли две роскошных женщины — роскошная брюнетка и шикарная блондинка. Блондинка, задрав свитер, демонстрировала свой живот с глянцевым лимонным загаром, словленным среди промозглой зимы, наверное, где-нибудь в Таиланде. Очень сильно помедлив и вызывающе глядя шефу в глаза, она опустила свитер.

Шеф оторвал от неё взгляд с некоторым напряжением, как стрелу с присоской, и повернулся к брюнетке.

— Чему обязан? — выговорил он.

Вызывающе глядя ему в глаза и тоже очень медленно, брюнетка прошла к чёрному модному столу, начала один за другим выдвигать ящики и выкладывать на столешницу атрибуты своего пребывания здесь: полупустую баночку кофе, почти пустую фляжку коньяку, потом — абсолютно демонстративно — целую пулемётную ленту одноразовых шприцев... Тут она подняла свои бездонные очи и насмешливо глянула на шефа: может быть, хватит? Но тот стоял абсолютно без реакции — маленький, пузатый, невозмутимый, как Будда, даже не глядя на разложенный товар, лишь кротко ожидая, когда эта ярмарка кончится. Да, шикарная тут работа!