Валерий Попов - Любовь тигра [Повести и рассказы]

Неплохое начало!

Проник с трудом к нему, провел долгую задушевную беседу на тему о том, что политические убеждения в наши дни не играют решающей роли (тем более, как оказалось, у него их и нет). Выпили на мировую — проснулись, сидя на его узеньком диванчике, голова к голове, глубокой ночью.

— Ну что? — тряся лицом налево-направо, чтобы кровь разошлась, спрашиваю у капитана. — Вроде ночь за окном (вернее, за иллюминатором), наверное — спят все сейчас, наверное, не отплыть?

— Ничего! — с каким-то мрачным удовлетворением говорит. — Сейчас именно и проверим, кто на что способен!

Щелкнул черным переключателем над диваном: дикая сирена завыла, на весь теплоход, и свет во всех помещениях запульсировал, замигал!

Медленно вышли мы из порта в темноту — и начался ад. Наш пятиэтажный гигант оказался щепкой среди черных гор, закрывающих небо — нас кидало вверх-вниз на сотни метров, и продолжалась эта страшная ночь не сутки и не двое (куда же подевалось солнце?), а, если верить хронометру, одиннадцать дней! Да, — понял я, мотаясь со всеми вместе в бесконечном этом безумии, — как глупо мы все думали, что в мире главное — наши страсти, искусство, политика... вот что главное! — понимал я, глядя во тьму.

Но, когда на одиннадцатые сутки, прорвавшись через все это безумие, встали на рейде Гавра — выяснилось, что человеческое безумие все же сильнее: капитан связался с берегом и вяло сообщил нам — измученным, небритым, со ввалившимися от бессонницы глазами — что никто из нас на берег не сойдет, потому что, пока мы мотались в волнах, произошло очередное непредсказуемое изменение курса нашей политики, излишнее «заигрывание» с заграницей было признано ошибочным. Для нас, конечно, это означало, что в Гавр не перевели обещанную валюту, поэтому берег отказывается нас принять. Напрасно обладательница-производительница фарфора кричала о том, что наш фарфор лучше и дешевле, надо только, чтобы иностранцы об этом узнали... и трактора наши — тоже самые мощные в мире! — горячился генеральный директор, бросивший ради участия в этом рейсе все свои архиважные дела. Тщетно! Холодно-вылощенная формулировка отказа, полученная с берега, оставалась неизменной. Уныние наступило на борту... Вот так! Оказывается, сами по себе мы никому в мире были не нужны, а поднялись на мгновение лишь на волне политики! Нужно было политикам, чтобы нас любили — и нам улыбались, не нужно — и нас мгновенно разлюбили! Отчаяние воцарилось на судне. Из тайников вынимались запасы спиртного, предназначавшегося для контактов с миллионерами — теперь эти запасы тепла были обращены нами друг на друга. Проснулся я от покачиваний. На палубах шло братание и ликование. Легкая голубая волна в меру раскачивала нас, придавая происходящему видимость веселого аттракциона. Распространился слух, что капитан, взяв себя в руки, проявив морское упрямство, решил плыть на острова Лас-Пальмас, где губернатором у него старый кореш, в прошлом тоже капитан. Ликование охватило всех нас. Запасы бодрости у советского человека воистину неисчерпаемы! К тому же распространился уверенный слух, что мы потому следуем курсом на Лас-Пальмас, что там самые дешевые в мире автомобили. Объясняется этот феномен тем, что поездившим по этим островам на своем автомобиле по западным меркам выгоднее бросить автомобиль здесь и купить у себя по месту жительства новый, нежели таранить свой старый через океан. А у нас транспорт, слава богу, свой! Все высыпали на палубы веселой гурьбой, в каком-то, я бы сказал, легкомысленно-затрапезном виде! Загружались на борт хмурые функционеры (в том числе и я), слегка перестроившиеся, но сохранившие надменность на лицах партийно-государственные работники, строгие женщины, измученные ответственностью — теперь же по палубам шатались веселые, загорелые оборванцы: ни одной отечественной шмотки, тем более костюма — лишь выгоревшие зарубежные майки с невероятными надписями, джинсовые шорты, стоптанные, но фирменные кроссовки. Я с трудом узнавал тот контингент, с которым собирался было делать серьезные дела! Вынырнул второй облик нашего человека — неутомимого веселого спекулянта, скрывающегося, как правило, под мрачным обличием ответственного работника, задавленного непосильным международным трудом: именно в такой серой маске легче всего выскочить за рубеж, а уж там!.. мы еще за рубеж, фактически, не выскочили, а маски уже сбросили... что значит ветерок свободы в последние годы! Последующие трое суток, несмотря на усиливающийся при ясном небе и солнце шторм, все наши деятели ползали по палубам с мелками в руках, размечая на палубе площадки под еще не купленные автомобили. Оказалось, что все досконально, с точностью до градуса и до миллиметра знают очертания зарубежных автомобилой «шевроле» и «ауди», «мерседеса», «порше»! Оказалось, что в наших людях, на всякий случай замаскированных под унылость, живет огромный запас знаний, которым, вроде бы, у советского человека неоткуда появиться, а также — не меньший запас энергии, а также и некоторый запас валюты — достаточный для покупки слегка подержанных автомобилей на островах Лас-Пальмас! Особенно поразила меня фарфорщица: из унылой функционерши — соблазнительная девчонка в рваных шортах! Черт побери!

Накануне нашего прибытия в Лас-Пальмас все палубы были поделены мелом на «классики», как высохший после снега весенний асфальт... но классики те были — сложнейшей конфигурации: «опель-кадет», «опель-пассат», «кадиллак-дизель».

Ликование, охватившее и команду, еще более усилилось, когда внезапно пришла радиограмма из пароходства: экипажу наконец-то, после мучительных тяжб, был выделен дачный участок, точнее — почти что сто дачных участков! Предстояла лотерея — кому-то достанутся дачные участки, кому-то нет. Я зашел, как руководитель пробега, к капитану — огромный, важный, он сохранял внушительное спокойствие, за которым, как мне почудилось, маячил мелкий мандраж... Ну разве могло быть в прежнее время, которое многие кличут преступным и застойным, а многим оно, напротив, кажется славным и крепким, чтобы капитан — капитан огромного судна, уважаемый в пароходстве — не выиграл в какую-то лотерею какой-то паршивый дачный участок? Как бы ни ругали прежнее застойное время, таких, прямо скажем, безобразий тогда не творилось. Капитан покуривал, попивал, усмехался. Приговаривал, что при его проклятой жизни ему не столько дачный, сколько участок на кладбище скорее понадобится... Проснулся я от размашистого покачивания. За иллюминатором, обдавая пеной, проходили, закрывая луну, черные вороненые валы явно северного вида... где мы? Ведь мы уже было подходили к благоухающим островам Лас-Пальмас?! В темном салоне шумели полуодетые пассажиры... на экзотические футболки уже кое-кто поднатянул свитера.