Валерий Попов - Что посеешь...

— Помню! — закричал я. — Ты рассказывал про причёску: длинная перепутывается ветром, а короткая — нет!

— Правильно, — кивнул дед. — Значит, поставил я себе задачу: вывести сорт короткостебельной ржи, но при этом высокоурожайной.

— А почему ты сказал: «но» урожайной? — спросил

я. — Разве урожайность и короткостебельность — враги?

— Ну, я уже немножко рассказывал об этом, — сказал дед. — Скажем, урожайность мне в гибрид откуда можно взять? От любой самой культурной, самой высокоурожайной ржи! А короткостебельность откуда? Среди культурных сортов карликов нет: о росте раньше никто и не думал, все только старались колос утяжелить. Значит, откуда мне карликовость взять?

— От какого-нибудь карлика, — сказал я.

— Правильно! — сказал дед. — И вот недавно совсем был найден — причём в посевах культурной ржи — случайно затесавшийся туда карлик. Назвали его ЕМ-один — естественный мутант номер один. Я сразу схватил его и скрестил с самым высокоурожайным северным сортом ржи под названием «вятка».

— А как это скрещивают? — поинтересовался я.

— Знаешь, как происходит завязь плода? Пыльца с пыльника, который рассеивает по ветру пыльцу, попадает на рыльце, происходит завязь, и из неё потом вырастает плод, в данном случае — зерно. А когда хотят скрестить разные растения между собой, стараются, чтобы на рыльце попала пыльца не с растения этого сорта, а с растения другого сорта, намеченного селекционером, в данном случае — с этого вот карликового мутанта ЕМ-один.

— И как же это делается?

— Очень просто. Как только приготовится «вятка» цвести (рожь ведь тоже цветёт, хотя цветы у неё не очень эффектные), так сразу вырываются у неё все пыльники, чтобы её рыльца её пыльцой не опылялись.

— А опылялись чтобы они пыльцой ЕМ-один! — воскликнул я.

— Правильно! Но не только ЕМ-один! Это только плохой селекционер одну только попытку делает в год — хороший селекционер разные варианты сразу пробует! Селекционер — это не конструктор, который может сколько захочет раз в году модель свою переделывать. У нас по-другому: сделал — и год жди, что вырастет, — переделывать уже ничего нельзя, только ждать. Поэтому надо самые разные варианты запустить. Про ЕМ-один я потому вспоминаю, что он самый удачный оказался из множества опробованных: ген короткостебельности у него доминантным оказался, то есть побеждающим, все гибриды после него короткостебельными получились.

— А с колосом как? — солидно поинтересовался я.

— С колосом более-менее нормально, — ответил дед.

— Значит, выведен новый сорт? — сказал я.

— Погоди! Не лезь поперёд батьки в пекло! — усмехнулся дед. — Как говорится: «Твоими устами да мёд бы пить»! То есть всё бы так получалось, как ты говоришь! Но я уже объяснял тебе: природа человеку не хочет подчиняться — упорно борется за то, чтобы сохранять себя неизменной, и для этого ею хитрейшие механизмы придуманы, многие из которых совершенно ещё не разгаданы. Знаешь, например, что в растениях разные химические реакции происходят?

— Догадываюсь, — сказал я.

— А знаешь такую удивительную вещь, что все известные химические реакции в растениях в тысячи раз быстрее происходят, чем, скажем, в лаборатории, и, почему это так, никто не понимает?

— Никто?

— Никто! Тот, кто эту тайну поймёт, сразу великим учёным станет. Такая же загадка — устойчивость, неизменность растений. Природа очень коварна. Скажем, провели мы скрещивание, получили наш замечательный гибрид — все растения короткостебельны.

— Отлично! — сказал я.

— На следующий год высеиваем семена нашего гибрида, вырастает второй урожай — ровно четвёртая часть всех растений снова с длинными стеблями!

— Ровно? — поразился я.

— Ровно, как в аптеке! — усмехнулся дед. — Значит, нежелательный для нас признак — рецессивный, как его называют в науке, — не исчез, а только на время затаился!

— Где же он затаился?

— В генах! — ответил дед. — То есть в нашем случае при первом опылении гены ЕМ-один переносятся в пыльце и смешиваются с генами «вятки». Так. И на первый взгляд вроде удачное получается сочетание. Ген, — дед вытащил бумагу, карандаш и начал писать, — который определяет рост у карлика ЕМ-один, обозначим большой буквой «А». А ген, который определяет рост у «вятки», обозначим, наоборот, маленькой «а». Сделаем так потому, что ген роста у ЕМ оказался доминантный, то есть побеждающий ген роста у «вятки». Благодаря этому все гибриды в первом поколении получаются короткостебельные. Обозначаются они «Аа». На следующий год их сеем. При опылении парные гены во всех существах разделяются по одному и двигаются самостоятельно. То есть при опылении второго урожая все «А» большие и «а» малые передвигаются самостоятельно, перемешиваются, и по закону вероятности, действующему во всех случаях жизни, всех видов соединений получается равное количество. Получается — примем для простоты эту цифру — сто соединений «Аа», — дед написал, — сто соединений «аА» (что то же самое), сто соединений «АА» и сто соединений «аа». Первые три вида соединений нас вполне устраивают, потому что в них присутствует доминантный ген «А», диктующий карликовость, и эти все соединения дают короткостебельные растения. Но вот четвёртое соединение нас огорчает: в нём нет «А» большого, соединились только два «а» маленьких от «вятки», поэтому гибрид этот во втором поколении получается длинностебельный. Причём — это всегда потрясает непосвящённых — количество хороших гибридов (в нашем случае — короткостебельных) к количеству плохих гибридов (в нашем случае — длинностебельных) всегда чётко относится как три к одному. Ну, мы-то с тобой уже понимаем, в чём дело: в трёхстах гибридах у нас присутствует «А» большое, а в ста оно отсутствует. Три к одному! Это великое математическое открытие для растений — абсолютно для всех — вывел впервые Грегор Мендель, и открытие это не меньшее значение имеет, чем, скажем, открытие в физике закона Ньютона. Но в общем-то, это открытие скорее грустное: говорит оно нам, что от нежелательных признаков избавиться не так-то легко, то есть, в нашем случае, трудно избавиться от растений-переростков — снова и снова вылезают они.

— Выбрасывать этих переростков, — сказал я. — И на следующий год не сеять их!

— Правильно! — кивнул дед. — Но в тех гибридах, которые вроде бы нравятся нам, — в двухстах из них тоже «а» маленькое притаилось! И на следующий год два маленьких «а» снова соединятся и снова длинностебельные растения дадут!

— Значит, только те гибриды надо отбирать, у которых этого вредного «а» маленького нет! Брать, в которых только два больших «А»!

— Правильно! Только как это делать? — вздохнул дед. — По всем внешним признакам растения с «А» большим и с «а» малым ничем не уступают растениям с двумя «А» большими! И стебель у обоих короткий, и колос одинаковый — и как узнать, в котором из них зараза эта — «а» маленькая — притаилась?