Валерий Попов - Что посеешь...

— И что же вы делаете? — растерялся я.

— Работаем! — ответил дед. — Смотрим, какие растения короткостебельные вырастают, выкапываем их ещё до цветения, в отдельную клумбу высаживаем, чтобы они не соприкасались с длинностебельными, эти отобранные гибриды снова опыляем той пыльцой, которая работает на нас... снова сеем, снова отбираем — и наконец через сколько-то лет получаем устойчивый сорт, без отклонений. В отборе растений большое значение интуиция играет и выдержка. И далеко не всегда приходишь к успеху. Я уже тридцать лет рожью занимаюсь, а вывел всего три сорта...

— А какие... три сорта ты вывел? — пробормотал я. — Что-то я подзабыл.

— Подзабыл, говоришь? — усмехнулся дед. — Придётся напомнить. Первый мой сорт ржи называется «гибрид сто семьдесят три».

— По номеру делянки, на которой этот удачный гибрид появился! — воскликнул я.

— Начинаешь соображать! — кивнул дед. — Сорт этот дал прибавку от двух до семи центнеров на гектар и полегает меньше, чем «вятка»: у «вятки» длина соломы сто восемьдесят, а у него примерно сто шестьдесят.

— Двадцать сантиметров — неплохо! — оценил я.

— Для начала неплохо, — согласился дед. — Вывел я его в тысяча девятьсот шестьдесят седьмом году, и теперь сеют его в Ленинградской, Архангельской, Новгородской, Калининской, Кировской, Вологодской областях, — так что во всех этих районах в булочной хлеб моего сорта продаётся в основном.

— И у нас... тоже? — поразился я.

— Что? — не понял дед.

— И я, значит, тоже этот сорт ем?

— Ну, — усмехнулся дед. — Если ты в булочную не в Москву ездишь, значит, ешь «гибрид сто семьдесят три».

— А я ел... и не думал вовсе! — проговорил я.

— Ну что ж, теперь думай! — улыбнулся дед. — Но после тысяча девятьсот шестьдесят седьмого года, к счастью, ещё кое-что сделать удалось. В тысяча девятьсот семьдесят первом сдал сорт «ярославна» — урожай сорок — сорок пять центнеров с гектара, то есть добавка, по сравнению со сто семьдесят третьим, приблизительно десять центнеров на гектар. Высота уже сто сорок сантиметров — неполегаемость, значит, ещё улучшилась. В тысяча девятьсот восемьдесят третьем сдал сорт «волхова» — примерно шестьдесят центнеров с гектара, высота в среднем сто двадцать сантиметров. Эти сорта ещё не так распространены, как сто семьдесят третий, но распространятся, потому что лучше.

— Здорово... а я и не знал!

— Теперь знай! — улыбнулся дед. — Сейчас вот четвёртый сорт на подходе — при выведении его я очень интересный метод применил, никто его пока не использовал! — гордо проговорил дед.

— Расскажи! — попросил я.

— Да... — Дед с сомнением посмотрел на меня. — А терпения хватит?

— На тебя мне терпения всегда хватает! — сказал я.

— Ну тогда слушай... Для этого скрещивания выбрал я «московскую карликовую». Известна она давно, но никто её до меня не брал. Потому что известно широко: ген карликовости у нее рецессивный и, кроме того, один и тот же ген определяет карликовость и скудость колоса.

— То есть после второго скрещивания появляется четверть растений с низким стеблем и плохим колосом. Проявляется рецессивный ген «а» малое! — отчеканил я.

— То есть это уже школьники теперь знают! — поглядев на меня, улыбнулся дед. — Ну а я всё-таки профессор, немалые деньги получаю — мне вроде бы положено подальше заглядывать...

— Ну и куда ты заглянул?

— Куда? — Дед посмотрел на меня. — А вот куда! Год за годом продолжал скрещивать я этот гибрид с «вяткой» и вдруг стал получать какие-то странные особи — очень мало их было, наверно десятая доля процента, но появление их всю генетику вверх дном перевернуло. — Дед почему-то перешёл на шёпот.

— И что ты увидел?

— Что я увидел? Сказать? — Дед почему-то оглянулся по сторонам. — Увидел несколько особей... с коротким стеблем... и большим колосом! То есть единый ген, который сразу диктовал и низкий рост, и скудный колос, после многократного скрещивания... расщепился! — прошептал дед. — То есть маленький рост он по-прежнему задаёт, а скудный колос — уже нет. То есть половинка гена в это соединение вошла, а другая отщепилась. Мало таких особей получилось, очень мало, но есть, и они моё открытие подтверждают — расщепление гена!

— А как в последующих поколениях этот... отщепенец себя ведёт? — поинтересовался я.

— Как? — Дед ликующим взглядом посмотрел на меня. — Идеально! Даёт абсолютно устойчивое потомство: низкий рост, хороший колос! Да и что, скажем, может его рост изменить, если в нём сидят два маленьких «а», в нашем случае определяющие низкий рост, и никакими «А» большими мы его больше не бомбардируем! Отбор по рецессивному признаку — тоже открытие моё! — Дед выпятил грудь и оскалил зубы.

— Ну и как относятся... к открытиям твоим? — поинтересовался я.

— А — плохо! — неожиданно легкомысленно вдруг проговорил он. — Ближайшему другу своему и единомышленнику, Алексею Кротову, сказал — он огромные глаза сделал: «Не может ген расщепляться! Опомнись!» Ну, это примерно то же самое, если бы кто-нибудь сказал, что электрон распадается... такой же примерно неожиданности открытие! — сказал дед.

— Ну и что же тебе теперь... как Менделю? — расстроился я. — Сто лет ждать, пока открытие признают твоё?

— Будем оптимистами! — бодро проговорил он. — Надеюсь, этот мой сорт моё открытие подтвердит!

— Да-а... — Я даже запарился, пришлось вытирать ладошкой пот, текущий со лба.

— Эх! — Дед вдруг остановился. — Неплохой как раз экземпляр — почему-то проглядели. Видишь, и колос большой, и стебель короткий... Ну-ка, давай-ка мне его!

Я начал отламывать стебель ржи, но тут дед, побагровев — лысина так и налилась кровью, — закричал:

— Ты что? Не понял, что ли, ничего? Я тут толкую ему, как мне длина стебля важна, а он посередине отламывает его! Как я мерить буду его? Селекционер должен бережно с растением обращаться — вместе с корнем его выдёргивать, чтобы видеть длину, и осторожно нести, чтобы ни одно зёрнышко не упало!

— Извини! — пробормотал я и осторожно вынул растение с корнем из земли.

— Вот так-то! — проговорил дед и осторожно понёс его на двух руках перед собой.

Поле кончилось, начался посёлок. Мы прошли мимо длинного здания с маленькими окнами — конюшни. Конюшню я всегда любил и каждое лето гонял с местными ребятами на лошадях в ночное... Но серьёзно поговорить с дедом о его делах как-то всё не удосуживался — и теперь чувствовал стыд.

После конюшни пошла улица каменных сараев с высокими воротами. Возле одного из таких сараев, на воротах которого было написано большими чёрными буквами: «ОТДЕЛ СЕЛЕКЦИИ ЗЕРНОВЫХ. САРАЙ № 6», дед остановился.

— Ну, открывай! — проговорил он.

Я сначала торопливо надавил на ворота, потом потянул их на себя — и с тягучим скрипом они открылись. Мы вошли в огромное темноватое помещение с цементным полом. Перед самым входом была небольшая свободная площадка. Всё остальное помещение от пола до потолка было заложено сухими жёлтыми снопами. Сверху донёсся какой-то быстрый шорох. Я посмотрел наверх. Два ярко-рыжих котёнка гонялись по снопам друг за другом. Я тут даже удивился: как нарочно подобрались под цвет снопов! Не зря существует мимикрия — животные приобретают цвет окружающей среды! И котята тоже когда-то успели подобрать себе подходящий цвет.