Валерий Попов - Нас ждут

Никогда я ещё не заныривал так глубоко, да, наверное, никто из моих ровесников — тоже! Гордость распирала меня.

Лесенка кончилась в маленьком тёмном зальчике. Как холодно там было! Такого холода я ещё не чувствовал никогда! Помню, когда ещё в раннем детстве, тогда ещё вместе с родителями, я впервые летел с дядей Кадей на эту стройку, мороз был минус пятьдесят! Но было солнце, был снег, деревья, и настроение было великолепным. А здесь какой-то другой холод, ужасный, — холод, какой бывает, значит, только под землёй (или под водой), куда солнце никогда не проникает!

В тот раз, когда мы летели сюда, я был ещё маленький, ничего не помню. Помню только, что мы долго мёрзли в аэропорту, тёрли уши и нос. Оказывается, мы ждали багаж, а его не выдавали. Багажник, расположенный в брюхе нашего самолёта, замёрз на высоте (там, наверное, было градусов восемьдесят мороза!), и теперь его никак не могли открыть. Ждали, судя по разговорам, каких-то нагревательных машин, для того чтобы отогреть багажник и открыть, — но машины эти всё почему-то не прибывали. Тогда дядя Кадя вдруг сказал мне: «Стой здесь, никуда не уходи!» — и скрылся в колючей, щиплющей вьюге, которая долетела сюда с поля аэродрома.

Дядя Кадя ушёл. Все обсуждали его уход:

— Да чего он там сделает без нагревательной машины?

— Сделает что-нибудь! Изобретёт! Плохо ты нашего Михалыча знаешь! — говорил другой, моргая рыженькими ресничками.

Оказывается, моего дядю Кадю знали даже здесь, в аэропорту. Минут через двадцать в снежной пелене показалось какое-то странное сооружение. Приглядевшись, мы поняли, что это тележка с наваленным багажом! Наверху сидел дядя Кадя, хлопая рукавицами, пытаясь согреться! Он спрыгнул с тележки, коротко проговорил:

— Разгружай!

Тогда ещё я понял, что есть две породы людей: одни будут говорить, жаловаться, возмущаться, а другие пойдут вот так на снежное поле и сделают, что нужно сделать!

С тех пор я дядю Кадю полюбил и с нетерпением ждал его приезда. Приятно же быть родственником человека, который не только говорит, но и делает!

Подвал, в котором я оказался, уходил вдаль, поворачивался, разветвлялся. Одна его стена была круглой, — за ней, наверное, и скрывалось рабочее колесо, на которое скоро хлынут тонны ледяной воды с гребня плотины.

Много в детстве я лазал по разным подвалам и чердакам, но этот, на самом дне реки или даже за дном, был самым холодным, страшным и неуютным. Постояв минуты полторы, чтобы доказать себе, что я ничего не боюсь, я быстро загрохотал по винтовой лестнице вверх — туда, где был свет, люди и тепло!

Почему-то я попал в другой зал, — видно, угодил на другую винтовуху, совсем не на ту, по которой спускался вниз!

Зал этот был огромный и, как говорят, двухсветный, — люди ходили здесь на двух уровнях: но полу и на высоких галерейках под потолком.

Посредине этого зала была словно цирковая арена — круглый участок, ограждённый красным бархатным шнуром, подвешенным на стойках.

Посередине этой арены поднималась кругленькая башенка. Из башенки торчала яркая, раскрашенная в чёрно-красные полосы труба. К башенке были привинчены две таблички:

На бархатном шнуре висела табличка: «За ограждение не заходить!».

На стене зала висела светящаяся схема: яркие нити шли от станции, расположенной в самом низу карты, на самый верх, к Ледовитому океану, и на другой край — на Дальний Восток. От зала отходили во все стороны длинные широкие бетонные коридоры без окон. Да и понятно: куда эти окна могут смотреть? Под воду?

В коридорах было людно, тепло, стояли столы, с которых продавались из горячих кастрюль горячие сардельки. Я нашёл в кошельке рубль, съел горячую сардельку, потом продавщица в белой куртке налила мне в бумажный стаканчик из чайника кофе с молоком.

Тепло и блаженство разлились по рукам и ногам. Мне захотелось куда-нибудь присесть, отдохнуть, но присесть здесь было некуда: стульев тут не полагалось; из лентяев, желающих присесть в такой момент, был здесь только я один.

В коридоре на длинной рейке подвешивали застеклённые фотографии передовиков. Я поискал знакомых. Вот этот — Сидор Калачов — похож вроде на того небритого бетонщика, с которым я виделся наверху и который провёл потом БелАЗ с бетоном сквозь водопад.

Я долго приглядывался. Он это или нет? Непонятно. На фотографии — он чисто выбритый, в галстуке, улыбающийся... но всё же он!

По коридорам ходили люди, обвешанные фотоаппаратами, — корреспонденты, катили на колёсиках с длинным вьющимся сзади кабелем телевизионную камеру под названием суперортикон — уж я как-нибудь разбираюсь в телевидении, — покрутился там в своё время, повыступал!

А вот, разговаривая о чём-то с осветителем, стоял знаменитый телекомментатор, комментирующий обычно самые важные в мире события. Забыл, к сожалению, его фамилию... что-то оканчивающееся на «ов». Может быть, и меня покажут?

«Да нет, — понял я вдруг. — Не надо. Я эту ГЭС не строил, зачем лезть? И так достаточно людей, которые делать не делают, а всюду высовываются. Нет. Не надо показывать меня! Разве что так, вполоборота, чтобы можно было меня узнать, но с трудом».

Вон прошёл дядя Кадя, вернее, протащил на длинном тросе тяжёлую железную тележку, нагруженную аппаратурой.

— А ну-ка посторонись! Рано свою гляделку наставил! — хрипло сказал дядя Кадя телевизионщику, и тот испуганно посторонился. Правильно, — дядя Кадя здесь главный! Я хотел было подскочить к нему, но потом решил не показываться: нервы дяде Каде пригодятся ещё, особенно в такой напряжённый момент.

— Михалыч, скоро вы, нет? — К нему подошёл небритый бетонщик. — Замучила нас вода наверху, когда наконец примете её?

Ради этого человека дядя Кадя остановился, снял рукавицу, пожал руку.

— Держись, Петрович! Масло где-то просачивается, из системы торможения! Найдём дефект — можно будет пускать!

— Да ладно, не торопитесь так уж, делайте нормально! А то мы думали: заснули вы тут?

— Да нет, двигаемся понемножку!

— Ну тогда порядок! — проговорил бетонщик, и они, пожав снова руки, разошлись. Бетонщик пошёл наверх, где ледяной ветер и водопады, — я даже поёжился. А дядя Кадя открыл ломиком почти посередине зала маленький люк, шириной, наверное, с тарелку, и, двигая плечами, начал ввинчиваться туда. Вот он исчез, и туда начали ему подавать аппаратуру с тележки. Потом туда же влез второй, третий... четвёртый. Как они помещаются там, в этом люке шириной с тарелку?

Я долго сидел на корточках возле этого люка, ожидая, когда оттуда появится мой любимый дядя, но он неожиданно, как в фокусах Кио, появился вдруг сзади меня, войдя в зал через широкие ворота, и тут увидел меня, подошёл ко мне.