Валерий Попов - Нас ждут

...Я зачитался, увлёкся. И вдруг меня смела какая-то плотная, стремительная толпа: все вдруг устремились по коридору к центральному залу, — я, как пробка из бутылки, вылетел на простор. Но хотя в зале оказалось много народу — все теснились по стенкам, оставляя середину для торжественной церемонии.

Вдруг открылась деревянная дверь в стене, из неё стали выходить люди, которых раньше в зале не было, — они ждали за этими дверями.

— Это кто? — пронёсся по залу шёпот. — Министр?

— Нет, вот тот министр, в очках. А это — Марчук.

— Тот, знаменитый?

— Какой ещё?

— А это кто? — спросил я соседа, притиснувшегося ко мне.

— Ты что, с Луны, что ли, свалился? — удивлённо глянул на меня парень. — Это ж Кузьминский, начальник строительства. Его тут все знают. Мы Кузьмичом его зовём.

— Понятно, — сказал я.

Кузьминский разговаривал с министром, вежливо улыбался, но сосредоточенно думал о чём-то своём.

И вдруг со звоном у их ног откинулся железный люк — оттуда выглянул дядя Кадя в берете.

Кузьминский впился в него взглядом. Дядя Кадя кивнул и скрылся в люке.

Кузьминский, вежливо улыбаясь и поддерживая министра под локоть, подвёл его к невысокому железному шкафчику на краю зала. Из шкафчика торчало железное колесо, похожее на штурвал. У этого штурвала, нервно переминаясь, стояли двое: длинноволосый парень и худая девушка с косой. Через плечо у них были повязаны широкие красные ленты. Кузьминский познакомил министра с ними; он, улыбаясь, пожал им руки.

Потом девушка, парень и министр положили свои руки на железный штурвал.

— Сейчас затвор откроют... воду пустят на агрегат! — придушенно прошептал мой сосед.

Наступила абсолютная тишина. Только еле слышно, как кузнечики в траве, стрекотали кинокамеры.

Кузьминский посмотрел на секундомер, поднял руку... и махнул ею.

Парень, девушка и министр повернули штурвал.

Послышался нарастающий грохот, словно приближался по тоннелю поезд метро, но приближался грохот откуда-то сверху.

И вдруг я почувствовал — и все, конечно, почувствовали, — как бетонное здание, массивнее, наверное, десяти пирамид, вздрогнуло: вода, свалившись по водоводу, рухнула на агрегат.

Мы этого не видели, только почувствовали передавшийся через десятиметровый бетон страшный удар.

Ярко-красно-чёрная труба, надетая на ось агрегата и торчащая в центре зала, медленно, а потом всё быстрее стала вращаться, красные и чёрные полосы слились.

— Ур-ра! — закричали все.

Стали обниматься. Мне обниматься было неудобно: я был меньше всех, но всё равно я толкался в толпе, хватал чьи-то руки, тряс.

Всё здание крупно дрожало: под ним вращалось стопятидесятитонное железное колесо, которое, в свою очередь, вращало генератор тока, диаметр которого десять метров!

Это я узнал у новых знакомых своих, с которыми беседовал, толкаясь в зале.

— В резонанс никак не войдём! — сказал мне один из новых друзей, красный и растрёпанный. — Частота, которую генератор даёт, не совпадает с частотой тока сибирской системы!

Оказывается, ещё не всё! Генератор работал, но к линии, передающий ток на страну, его пока не подключили: надо было отрегулировать частоту тока!

Я потом много рассказывал об этом своим одноклассникам и возмущался, когда они не понимали! Ну как же, это очень ведь просто! Частота тока, выдаваемого ГЭС, должна совпадать с частотами остальных гидроэлектростанций, иначе разнобой!

Все снова разбежались по разным комнатам. Я как-то пришёл в зал, который прозвал «письменный стол». Там сейчас был самый ажиотаж: выдвигали один ящик за другим, что-то перепаивали, заменяли.

— Олово кончилось! — сказал усатый монтажник своему напарнику. — Как всегда, в самый подходящий момент! На склад беги, проси, сколько-то у них остаться должно!

— Да был я уже у них, нет там олова! — проговорил напарник.

Я нащупал в кармане гладкую блямбочку — кусок олова, оставшийся от наших с другом Гагой занятий радиотехникой; всюду я носил свою блямбочку как амулет.

— Вот, возьмите! — Я протянул её.

— Спасибо, пацан! — Усатый выхватил её у меня из рук, приставил к паяльнику. Олово расплавилось, стало зеркальным, отражающим.

— Давайте повторим! — восторженно закричал оказавшийся рядом корреспондент с фотоаппаратом. — Отдайте олово назад, он снова передаст его вам, а я сниму! Откуда ты, мальчик?!

— Из Ленинграда.

— Из Ленинграда! Это же великолепно! Ленинград помогает Сибири! Этот снимок обойдёт весь мир!

— Всё, уже не обойдёт, — улыбнулся усатый. — В дело олово пошло!

Он задвинул ящик в стенку.

— Такие моменты не повторяются! — сказал я корреспонденту и отошёл.

Меня носило по зданию как на волнах; потом я почувствовал, что определилось течение, — все снова устремились куда-то в одну сторону.

Все набились теперь в маленькую комнату со стеклянными стенами, а кто не влез внутрь, составляя стулья, громоздился снаружи. Но я оказался внутри! В комнате стояли стойки с приборами, стрелки приборов покачивались, в маленьких двух окошечках светились цифры: в одном — неподвижная цифра «50», в другом — цифры быстро менялись: «48, 89», «49, 90», «49, 91»...

Я постепенно понял: нужно, чтобы цифры в окошечках совпали, тогда можно подключать ГЭС к линии передачи.

У пульта стояли двое дежурных: молодой, коренастый, в очках и женщина в белой блузке. У коренастого между плечом и щекой была зажата телефонная трубка, и он тихо говорил в неё:

— Так... убавь немножко... зафиксируй! Мимо! Проскочил! Сначала давай!

Вздох пронёсся по толпе. Такого всеобщего переживания не встречал даже на матче СССР — Канада, будучи на стадионе!

И снова:

— Так... ещё немножко добавь...

Женщина поднимает руку к ключу.

В окошечке мелькают цифры: «49, 95», «49, 96», «49, 97», «49, 98», «49, 99»...

Женщина опускает руку. Отбой!

И снова гонка:«49, 91»,«49, 92», «49, 93», «49, 94», «49, 95», «49, 96», «49, 97», «49, 98», «49, 99»...

Женщина подняла руку... щелчок!

Свет мигнул и снова зажёгся; но это уже был свет от нашей станции!

И тут же раздался восторженный рёв. Люди прыгали, кричали «Ура!», у многих на глазах блестели слёзы.

Все бросались друг к другу, обнимались.

— Гидромонтаж? Ну давай! — обнимаются.

— Ленинград? Ну давай!

И во всех залах, во всех коридорах происходило то же самое: все целовались, обнимались, кого-то подбрасывали под потолок.

Потом все стали выбегать из здания наверх — под ледяной пронзительный дождь. Ну ничего, после того что было, немножко охладиться приятно даже!

Под ногами, под стеной здания, клокотал широкий водоворот воды, прошедшей через винт рабочего колеса и немножечко закружившейся там.

Высоко в небе, над плотиной горела яркая надпись: «ГЭС — в строю!»

«Это уже, — вспомнил я слова дяди Кади, — наш собственный ток, а не пришедший откуда-то!»