Игорь Адамацкий - Птицелов

Позже в «Литературной газете» я прочитал, что этот прокурор попался на какой-то гадости. Бог шельму метит, но немезида запаздывает.

Исключали меня из рядов партии всем коллективом. За длинным овальным столом было человек тридцать с небольшим. Все были «за» исключение, кроме одного. Его я не тотчас опознал — спокойный, моего возраста, сидел в своем кабинете, и я даже толком не знал, чем он занимается. Все случилось буднично. Как зевота. Подал апелляцию. Не потому что «не жалею, не зову, не плачу», а чтобы добежать до финиша.

Вторым этапом было большое сборище обкома партии. Большой, красивый зал Смольного. Все в синих костюмах, только Г. В. Романов [89] Григорий Васильевич Романов (1923–2008), одна из наиболее одиознейших фигур КПСС, но до Суслова одиозностью все же не дотягивал. другого цвета. Будничная торжественность и величие во всем. Романов сказал обо мне: «Таким людям на идеологической работе не место в партии». От этих слов у меня от бешенства глаза заволокло белым туманом. Опасаюсь подобных состояний, они кончаются нехорошими поступками. Начал правой рукой поднимать стул, вовремя опомнился: стул тяжеленный, могу и не добросить.

В последний раз подал апелляцию. Сам себе надоел с апелляциями. Но — по Пушкину — «делать нечего, старуха, дай кафтан и поплетусь». Нужно двигаться в ЦК КПСС.

Мой друг, [90] Борис Пескин. с которым пару месяцев мы работали по комплектованию университетской библиотеки им. Горького, попросил меня отвезти в консульство французской республики взятые для университетского клуба любителей кино четыре бобины узкопленочных фильмов режиссеров начала века. Тогда же — а он собирался с мамой и огромнейшей библиотекой литературы для детей выезжать за океан — попросил как-то приспособить на вывоз два документа: о реабилитации своего дяди, расстрелянного в 37-м и второй такого же содержания. Первый я убрал в толстый переплет своего Фейхтвангера «Лиса и виноград», а второй — в стенку гофрированной картонной коробки для книг.

Он сказал: «Раз ты будешь на Старой площади [91] Тогда там располагался ЦК КПСС. , зайди в посольство, там недалеко».

Я прибыл на Старую площадь. Охранник в форме спросил:

— Что у вас там?

— Взрывчатка [92] Сегодня такая шуточка не прошла бы. .

— Тогда отнесите в камеру хранения за углом.

Я пошел в посольство Франции. Охранник:

— Нельзя. Что у вас там?

Объяснил. Он взял мой паспорт и пошел в свою будку. По телефону говорил более часу. Вернулся:

— Проходите. В следующий раз возьмите с собой университетское подтверждение.

В посольстве мне поменяли другие бобины в другом чемоданчике, и я вернулся на Старую площадь в камеру хранения.

Председателя [93] Арвид Янович Пельше (1899–1983), председатель Комитета Партийного Контроля при ЦК КПСС, кремирован и урнирован в кремлевскую стену. не ожидалось. Походил, поговорил с апеллированными. Скрипачка консерватории (а она-то при чем?), художник (этого, конечно, за дело), другие люди. Запустили вовнутрь. Результат ожидаем: нет.

Удовлетворенный, я спустился в буфет. Цены — ниже не бывает. Бутерброды с икрой, элитное мясо, качественный кофе. Оттянулся от души. Пошел в туалет.

И здесь меня начало рвать изо всех сил, прямо душу выворачивало. Еле отдышался.

В зале на Ленинградском вокзале наверху кто-то приковал себя цепью к балюстраде и без звука стал вниз разбрасывать пачки тонкой цветной бумаги. По всему залу, на людей, на скамейки, на пол. Я успел схватить пачку в карман и подобрал несколько листовок с пола. Откуда не возьмись, возникли, как будто ждали какие-то люди, выхватили листки из руки: «Нельзя!». И наверху какая-то возня образовалась. Это были листовки в защиту Ю. Галанскова и А. Гинсбурга.

Вернувшись на службу, пару листовок я вручил начальнику отдела кадров, который, кстати, занимался делами по реабилитациям политзаключенных: «Полюбуйтесь, что в Москве творится?». Остальные листовки ушли в родной университет. Через несколько дней письмо пришло из Пушкинского Дома, где я намеревался готовить кандидатскую диссертацию по теме «Концепция человека в литературе двадцатого столетия». Спросили: вы понимаете? Ответил: понимаю.

А в одном журнале лежала моя небольшая повесть «Натюрморт с женщиной». Когда я пришел в редакцию спросить про повесть, у редактора, известного поэта-фронтовика, под бородой от ярости к моему тексту кровью на левой щеке налился шрам [94] Поэт Сергей Сергеевич Орлов (1921–1977). .

Но теперь все это не имело смысла.

Наконец-то в очередной раз я был абсолютно свободен и в полном согласии с самим собой. И, как говорил известный писатель-самоубийца, теперь «нужно жить и исполнять свои обязанности». [95] А. Фадеев «Разгром», финал книги.

Было сухое лето, яркое жаркое солнце. Я здоров, полон сил, — какого ж рожна нужно? Жизнь прекрасна.

Устроился на районную калининскую овощную базу ремонтировать старые картофельные ящики и обтягивать их металлической лентой. У меня был удобный, сработанный на заводе, полированный и хромированный молоток, и потому дело спорилось. Сказал директору базы: буду работать не до четырех, а до двух. Ответил: годится, если норму выполнишь. Выполнял. С утра поворачивал по солнцу то спину, то живот. За месяц покоричнивел до черноты. Бригада из пяти человек. Нормальные мужики. По ходу дела, когда приходили вагоны с овощами и фруктами, приходилось разгружать вагоны и перегружать фрукты на транспортер. Я всегда брал с собой сумку, чтобы чем-то побаловать ребенка. Директор морщился, но не визжал: если взять немножко, это не грабеж, а просто дележка.

Приходит как-то с Украины пульман с яблоками. Откатываю дверь: вагон до самого некуда набит отборными яблоками. Я с сумкой карабкаюсь наверх. Бригада с интересом наблюдает. Экспедитор-хохол заголосил: нельзя с сумками! Я: ребенка яблочком как-никак побаловать. Он: нельзя-а-а! Соглашаюсь: ладно, начнем разгружать. Бетонная эстакада — впритык к вагону. Я случайно неловко уронил верхний ящик углом на эстакаду. Яблоки посыпались под колеса вагона. Извините! Второй ящик также случайным углом падает на эстакаду. Яблоки — под вагон. Он понял: «ребята, не надо, согласен!» Выгрузили без потерь за полтора часа.

Между делом, как-то незаметно — по примеру ленинградской интеллигенции: андерграунд — освоил профессию «оператора газовых котельных» для дополнительного приработка. В первый же день после получения «корочки» направили меня к мастеру, чтобы «подрочился» у специалиста лучшей котельной. Она и была лучшая. Просторное, отдельно стоящее здание, потолки в пять метров, шесть огромных окон и шесть больших котлов. Красота! Светло! Благость! У крайнего котелка сбоку на скамейку я аккуратно уложил плащ и шляпу. Мастер дотошно объяснил, что и как нужно делать последовательно и безопасно.