Игорь Адамацкий - Созерцатель

— На с-склад! — возгласил К. М., опираясь на теплую надежную руку и сползая с высокого табурета. — Отнеси меня на склад. Разложи по полкам. Ноги отдельно. Селезенку отдельно. А себе что возьмешь? — он заглянул в лицо девушки и пытался рассмеяться. — A-а, понимаю. Все вы одинаковы...

Ворча и поругиваясь, прижимая локтем покорную руку спутницы, он осторожно пробирался между столиками к выходу.

На улице вечерняя прохлада освежила его, сознание по краям прояснилось, и он мучительно и напрасно силился добраться до сути какой-то важной мысли, как все пьяные люди, но мысль ускользала, как тротуар под ногами. Пошатываясь на ходу, удерживаясь, он говорил с хмельным тщанием:

— П-простите, милая, за невальяжность. Я как зюзя... прохиндей... неоправдываемый, во! Вы не думайте чего плохого... я исправлюсь. Буду стойкий и скучный как — ик! — пардон, икота. Если вы хотите. А вы сами не синтетическая? А, все равно. Среди них тоже бывают как настоящие. Мы можем любить друг друга на расстоянии. Экстрема линеа амаре...

Он выплывал из глубин сна, из мягкой, невесомой, взвешенной, мертвой, цепкой тины, устремляясь вверх, раздвигая руками, головой, телом вязкость образов, — людей, животных, деревьев, растений, предметов, состояний, соединений, разъединений, смешиваний, сочетаний, — проскальзывал, проплывал, продирался, протискивался к желанию: чтобы хватило дыхания и сил вынырнуть и досмотреть сон жизни, и когда вынырнул и выдохнул мертвый воздух и вдохнул живого, свежего, колючего, так даже застонал от блаженства.

— Наконец-то, — произнес негромкий голос, и, прежде чем до него дошел смысл слов, он ощутил, что она здесь, присутствует, как соответствует, рядом, спокойно-неколебимая, близостно-надежная защита, награда, предел мокрым волнам суеты. И тогда он понял обостренную внутреннюю тишину — ни разум с чувством не устраивали возни под равнодушным оком правоты, ни совесть в душу не била, как в набат бунта, как в бубен табу. Он с радостным страхом ощутил, что беззапретно свободен.

— Лапсяоглод? — спросил он хрипло и незнаемо.

— Три дня и три ночи, — певуче ответила она.

— Алаледотчыта? — он повернул голову на подушке. Посмотрел.

Она сидела на кресле между изголовьем постели и столом, положив руки на какое-то шитье на коленях. Колени были круглы, малы, тверды, пальцы рук тонки и подвижны.

— Ты спал целых восемьдесят часов, — сказала она, удивляясь. — Я пришивала пуговицы на твои рубашки. Вот, — она подняла с колен рубашку и растянула рукавами на стороны. — Какие смешные застежки — пуговицы, — рассмеялась она.

— А по-твоему, лучше рукава до пола и чтоб назад завязывались? Ты, голубушка, не с приветом? Как-то странно разговариваешь.

— Да, голубь, — кивнула она старательно, — я пришла к тебе с приветом.

— Знаю, — поморщился он от хлынувшей головной боли. — Рассказать, что солнце встало? Отвернись, я тоже встану.

— Можешь не стесняться, — рассмеялась она, показывая белые зубы, — я все видела. Ты бредил, как заведенный, и потел, как землекоп. Тебя приходилось каждые три часа вытирать насухо и переодевать. Поэтому я знаю, из каких частей ты состоишь.

Он спустил ноги с постели и, завернувшись в одеяло, подошел к зеркалу. Гнусная серо-белая щетина обкидала щеки.

— Ты знаешь, голубь, я хотела тебе срезать волосы, но не нашла, чем это сделать.

Он подумал о бритве в ее руках и содрогнулся.

— Хорошо, что не нашла. Но могла бы и выщипать за три дня, — пошутил он.

— Я пробовала, — радостно сказала она, светясь поднятым к нему лицом. — Волосины так крепко сидят внутри щек. В других местах они выдергиваются легче. Я пробовала.

— О-о-о, — простонал он, — надеюсь, ты меня не выщипала дочиста?

— Что ты? Я немного экспериментировала.

— Где мои брюки? — строго посмотрел он в зеркало.

— Под постелью. Под матрацем.

— Что они там делают?

— Ты сам в бреду рассказывал, как в студенческие годы вы клали брюки на ночь под матрац, чтобы сохранить линию.

— Умница. Какие еще подвиги ты совершила?

— Записала твой бред за трое суток. Слово в слово, что могла разобрать. Рядом с французскими и латинскими словами я в скобках ставила перевод.

— И много набрежено? — отвернулся он от своего гадкого изображения. — Экая морда!

— Вот. — Она положила тонкие пальцы на пачку бумаги на столе. — Сто десять страниц бреда. Не считая ругательств. Их я тоже записывала и рядом, в скобках, давала научное название этим словам.

— Гм, — произнес он, — может быть, самое интересное и было в ругательствах? А остальное можно было и не записывать?

— Нет, голубь, там ничего примечательного. Эти слова указывают на части тела человека и животного, на выводимые из организма вещества, на родственные отношения и так далее. В этих словах есть лишь эмотивная логика.

— Ого! — оборотился он к ней и долго рассматривал: мягкий подбородок, решительную линию скул, полураскрытые влажные губы, небольшой тонкий нос, светлые, серые глаза, тонкие овальные брови, чистый лоб, каштановые с блеском волосы.

— Что-нибудь забавное во мне? — спросила она.

— Леший тебя ведает, — он пожал плечами. — Никак не могу врубиться внутрь тебя. В каждом лице, наверное, есть какая-то основная, ведущая характер, черта, — хитрость, храбрость, ум или глупость и так далее. Это сразу замечаешь. А в тебе такой черты не вижу. Глаза? В них нет ничего, кроме любопытства. Нет какого-то личного интереса к происходящему, ты понимаешь? Зачем ты здесь?

Она улыбнулась снисходительно и вдруг его же низким голосом нараспев произнесла:

— Я вас любил, но все это, быть может, тоски моей уже не растревожит.

— А-а-а, — он почувствовал, что голова его закружилась и он стремительно заскользил куда-то в сторону, и схватился за спинку дивана. — Прости меня за непотребство... Чем ты питалась в этом хлеву?

— Сначала не питалась, — равнодушно-радостно ответила она. — Я могу не питаться. Затем питалась чем попало. Затем нашла... как их зовут? ... деньги. Они были под графом Толстым. Пошла в лавку и стряпала.

— Ты умеешь стряпать? Странно. Удачно настряпала?

— Картошка разварилась в кашу. Мясо — в уголья.

— Бедняга, зачем тебе мясо?

— А если бы ты проснулся? Мужикам нужно мясо.

— Ну? Кто тебе начирикал про мясо для мужиков?

— Я слышала от людей на улице.

Психопатка, подумал он, или сумасшедшая. Одно другого не легче. Что с нею делать? Отправить домой?

— Нет, — сказала она, — никуда меня не надо отправлять. Мой дом далеко-далеко. Отсюда не видать, — она рассмеялась, повторив услышанное недавно выражение. — Я сама уйду, когда захочу этого. И останусь с тобой столько, сколько понадобится.

— Для чего понадобится?