Игорь Адамацкий - Созерцатель

— Гм, — ответил я, — полагаю, что король мистики был весьма настойчив в своих доказательствах.

— Нет, — мой друг отошел от окна и сел в кресло напротив меня. — До своих выводов и решений я дошел путем собственных изысканий и размышлений.

Часы пробили одиннадцать, и по лицу хозяина прошла светлая тень.

— Мы установили три срока — полночь, три и шесть утра.

— Прости, я не понял.

— Я говорю об UFO, — сказал он обычным тоном и с безмятежной улыбкой на лице.

— Как тебе удалось установить с ними контакт? — спросил я, будто на самом деле верил всем этим россказням о неопознанных летающих объектах.

— О, это было нелегко, — признался он с беспечной легкостью, словно речь шла о пустяках. — Как ты помнишь, мы с тобой не однажды обсуждали проблемы телеологии. Для меня это были не просто разговоры. Твой жесткий базальтовый реализм, стремление определить очевидные законы неочевидных процессов очень помогли мне установить правильное направление поисков. Это было своего рода восхождением. Первым делом, и особенно трудным, было найти теленомические принципы доментальных организмов. Вторым этапом было овладение фундаментальными базисными основами теленомии ментальных существ. И от этого был один шаг до постментальности. И тогда я вошел с ними в контакт.

— Ты не опасался агрессивных инициатив с их стороны?

— Как ни странно, нет, не опасался. Высшая форма организации мысли, ее запредельное качество — добро. Это похоже на разгон частиц до плазменного состояния. Или на переход от дозвуковой скорости к сверхзвуковой. Там начинаются иные законы бытия.

— Ты намереваешься... отправиться с ними? — спросил я, досадуя на внезапную сердечную тоску в себе самом.

— Безусловно, — отозвался он беспечно. — Я сделал все необходимые распоряжения относительно имущества и ценных бумаг. Замужество Глории поставило точку в моем пребывании здесь.

— Ты все еще любишь ее?

— Да. Как и ты, — спокойно посмотрел он мне в глаза. — Но теперь это не имеет значения для нас обоих.

— Но ты вернешься?

— Может быть... когда-нибудь. Это будет так нескоро, что едва ли я застану кого-нибудь из вас.

За окном послышался прерывистый мягкий свист, от которого я вздрогнул:

— Господи... Все великое так буднично...

— Это за мной, и даже чуть раньше времени, — сказал он, легко поднимаясь с кресла. — Не провожай меня. Это нельзя. Шофера я отпустил до утра. Утром он отвезет тебя. Ты можешь поспать в библиотеке. Кстати, ты давно интересуешься хеттами. Так вчера я получил специально для меня скопированный свод законов царя Аниттаса на лувийском языке.

Он с минуту молча держал мою руку в своей и улыбался. Я пытался уловить выражение его глаз и не мог. Я все еще не верил, что это возможно.

— Возможно, — сказал он, — все возможно. И для тебя тоже... Если ты захочешь. На земле становится слишком опасно. И скучно... Ты выступишь свидетелем истинности моего исчезновения? Это нужно для адвоката... Прощай.

— На улице холодно. Оденься.

Он рассмеялся, повернулся и вышел, притворив за собой тяжелую дверь.

Я подошел к окну, отдернул штору, коснулся палисандрового распятия. Оно было странно теплым. На площадке в саду медленно вращалось что-то неопределимое, голубовато-сиреневого сияния. Я увидел, как мой друг появился на едва освещенной аллее. Он шел, сдержанно размахивая руками, высокий и стройный. Затем он легко вспрыгнул на площадку. Голубоватое сияние осветило и поглотило его.

Я отошел от окна, посмотрел на шахматный столик. Подержал на ладони белую королеву, попытался представить себе виноторговца, дарителя иллюзий. Новобрачные — как новообращенные, они верят в счастье. Скорее всего, виноторговец меднолиц и груб. Ему никогда не услышать, как прелестно звучат завитки золотистых волос за ушами Глории.

Можно признать, что фрейдисты, при всем уважении к поэтическому воображению их патрона, обладают превосходным способом дурачить публику. Психоаналитическая концепция сродни обиходному шулерству, она всегда под руками, пока, в конце концов, не начинает жить самостоятельно наподобие далекого и весьма наглого родственника, командующего в вашем собственном доме.

Действием таинственного «ОНО» или, по крайней мере, сексуальными недоразумениями предков объясняется что угодно: капитуляция перед насморком, неудачи служебной карьеры, беспорядок в железнодорожном расписании, инфляция эстетических категорий, промышленное соперничество. Всё в мире и вне его предстает под псевдонимами символов, поскольку все имеет округлую или продолговатую форму, или стремится к такой форме, или мечтает о ней. Даже квадрат — изуродованная окружность — полностью объясним с фрейдистских позиций, равно как и квадратура круга.

Нам эти фокусы известны, и нас не проведешь. Когда я вижу, как во время собачьей свадьбы вокруг занюханной сучки увиваются шикарные кобели, словно драгуны вокруг вдовушки на балу в дворянском собрании, я понимаю, что они играют Фрейда. Во время психоанализа необходимо сохранять серьезность и не смеяться, иначе все испортишь. Драгунам чаще удается важность, чем кобелям. Возможно, здесь имеет значение впечатление детских лет.

Любые внешние проявления есть вытеснение неосознанного. Это правило абсолютно и применимо к отдельному человеку и обществу. Поэтому, когда я вижу, что площади городов украшаются памятниками, выполненными в форме стержня — stelae lapideae — я догадываюсь, что это признак угасания сексуальной энергии нации. Автомобиль продолговат, а его колеса круглы, и это косвенная демонстрация роста супружеской неверности мужчин в современном мире. С другой стороны, неожиданно вспыхнувший интерес к воздушным шарам совпадает с активизацией феминистских движений и является подсознательным протестом против эпидемии гомосексуализма. А это, в свою очередь, несомненно, связано с открытиями в квантовой физике, переворачивающей традиционные представления о связях.

Поскольку все люди, даже самые здоровые, более или менее больны, постольку любые образы, ассоциации, лезущие им в голову — от бреда сивой кобылы до стройных научных теорий — подпадают под беспощадное исследование психоанализом и до конца объясняются им. То же относится ко всему живому и неживому. Ось земли — образ в аспекте знаковости — есть символ фаллоса, а сама земля — соответственно. Потому и плодоносит.

Психоанализом заниматься престижно, находки в этой области неожиданны, но открытия не всегда приятны. Всё в этом либидоизном мире психологически достоверно. Природа щедро выдает нам авансы, но сами мы часто некредитоспособны.

Мы живем по традиции, потому что до нас так поступали предки и предки предков. Момент смерти — это момент отвержения жизни. До момента смерти мы отвергаем смерть морально, после момента смерти — фактически. Пожалуй, традиция — самый обстоятельный адвокат наших поступков перед лицом будущего. Рождаемся мы традиционным способом. Все, что на сей счет с помощью пробирок предпринимают осатанелые биологи, следует отнести за счет этических издержек науки, слишком мощной, чтобы быть благородной, и слишком слабой, чтобы быть гуманистической.