Игорь Адамацкий - Созерцатель

Он ходил и ходил по комнате, пять шагов в одну сторону, к настенной газете, пять шагов в другую, к окну, и утешался, что все образуется, что сами обстоятельства, если их раззадорить, впихнут в нужное русло, втолкнут в стойло, и зажуешь свою траву, и станешь радоваться теплому солнцу, ласковому теплу, свежему ветру и очередной случке. И все будет хорошо, как у людей.

Снова зазвонил телефон. Добродушный голос шефа, выспавшегося, насквозь уверенного в себе, жующего бутерброд с ветчиной, был незлобив и нелюбопытен.

— Скучаешь?

— Скучаю, — признался К. М.

— А что ж граф Толстой?

— Ни один граф в мире не избавляет от скуки.

— Ну, скучай помаленьку. Звонки были?

— Марина звонила.

— А чего? Опять, небось, ампулы в столе забыла?

— Да, просила занести к ней домой.

— А чего? Занеси. Она женщина интересная.

— Да я не в том смысле.

— И я не о том, — хохотнул шеф. — Увлекательная женщина. Несчастная, конечно, ну, так это большинство.

— Вы счастливых встречали? — спросил К. М. без интереса.

— Попадаются. Я счастливый. Еще некоторые.

— Завидую.

— А ты не завидуй. Мудрец сказал: хочешь быть счастливым — будь им. Каждый сам кузнец своего счастья. Если ты несчастлив, значит, ты не кузнец. Так говорит Канопус.

— Опять этот Канопус, — недовольно сказал К. М. — Второй раз про него слышу. Это тот, кто стихи на заказ лепит?

— Как, ты не знаешь Канопуса? Тогда ты ничего не знаешь. Неинтересно с тобой. Все. Бывай здоров, хнурик. Не унывай. С тобой весь наш дружный коллектив. И еще: особого рвения к работе не выказывай, это вредно. Можно здоровье надорвать.

Начтов исчез с линии, и снова стало скучно.

К. М. открыл окно и высунулся наружу. Для городского жителя, вспомнил он слова П. П., пейзаж суть знаковая система закрытых смыслов. Окно выходило в большой ровный двор, огороженный высоченным трехметровым забором. Ровная площадка двора щетинилась молодой, остро зеленой травой. В траве, свежей и еще редкой, как бородка на лице юноши, гомонились воробьи. В отдалении ходили и кланялись грачи. Кругом была весна, лучшее время жизни.

К. М. закурил и сел у окна, положив руки на низкий подоконник и с удовольствием глядя на ровную зеленеющую площадку пустого двора. Кроликов бы здесь завести, подумал он. Надо предложить шефу. А еще лучше пару ахалтекинцев. Он представил красивых лошадей и зажмурился от удовольствия. Даже не ездить, а просто вываживать. Телефон заголосил.

— Вас слушают, — немедленно произнес К. М., взяв трубку и по-прежнему глядя во двор. Там прилетели две пары голубей и заходили кругами друг возле друга.

— Але! — послышался в телефоне сытый голос. — Утешитель?

— Да. Говорите.

— А мне нечего сказать. Ты новенький?

— Да. С иголочки.

— Во чудак! Как дела?

— А никак, — ответил К. М., чувствуя, что у звонившего просто зуд поболтать по телефону. — Все дела у прокурора, а у меня даже и делишек нет.

— Ну и ладно. Скушно у телефона цельный день сидеть?

К. М. выдержал паузу, свою союзницу, и спросил:

— У вас что-нибудь случилось?

— В том-то и дело, что со мной ничего не происходит.

— Расскажите подробней.

— А что рассказывать? Я здоров, как бугай. У меня жена. Как корова. Двое детишек. Мальчик и девочка. Бычки.

— Здоровые?

— А то нет? — удивился голос. — В родителей. Аппетиты крепкие. Желудки исправные. Все путем. Как у людей.

— Тогда в чем забота? Живите да радуйтесь.

— А я и живу, а радоваться неохота. Скучно.

— Ваша профессия вас устраивает?

— А то нет? Я инженер... Сначала, правда, стыдно было. Думал, детей станут в школе дразнить, вот, мол, ваш отец с виду умный, а уже такой инженер. Стыда не обобраться. Да и баба по первости канючила: инженеришка, говорит, никакого другого занятия поприличней найтить не мог. А потом ничего, притерпелась. Детей в школе перестали дразнить. Жена успокоилась: такая, видно, судьба. Родятся же люди с другим цветом кожи, — черные, синие, зеленые. Я вот родился инженером.

— Не пойму, чего вы хотите. Пейте водку.

— Это нынче не модно, — возразил голос. — Да и дорого.

— Влюбитесь, украдите велосипед, постройте дирижабль...

— Ну-ну, — усмехнулся голос, — валяй, развивай фантазию. Только здря, все одно, ничего оригинального не придумаешь.

— Тогда застрелитесь, — предложил К. М.

— Из чего, из пальца? — хохотнул голос. — Допустим, застрелюсь. А потом? Самая скука и начнется. Вечная-вечная. Бр-рр.

— Может, вам телевизор посмотреть? Передачу «В мире животных». Ведет ее интересный журналист. Лысенький такой. Фамилию забыл.

— Я тоже забыл. Они там все лысенькие, косоглазенькие, заикатенькие. Тоже скучно. Я и так в своем отделе весь день, как в мире животных. А ты мне телевизор суешь.

— Я вам не сую телевизор, — кротко возразил К. М.

— Нет, суешь, — настаивал голос.

— Нет, не сую, — упирался К. М.

— Нет, суешь. Слушай, давай поссоримся. Все веселее.

— Я не умею ссориться, — сказал К. М., выдерживая паузу. — Придумайте себе какое-нибудь несчастье.

— Я трояк потерял. Выкинул с трамвайными талонами.

— Вас утешить по этому поводу?

— Не надо, у меня еще пять рублей есть.

— Послушайте, шеф, — сказал К. М. — Здесь я забуксовал.

— То-то же, — произнес Начтов своим голосом. — Во-первых, пауза в разговоре должна быть чуть дольше, чем ты делаешь. Считай по ударам пульса, от девяти до пятнадцати. Если у тебя не кроличье сердце. Затем: пауза нужна не сама по себе, а чтобы дать клиенту время на развитие темы, а тебе для тактики разговора. Дальше: в разговоре должна быть динамика. Если не ощущаешь динамику в клиенте, придавай разговору движение сам. В-третьих, в каждом человеке живет самолюбие, в норме или патологии, не важно. Иногда оно прямо на поверхности и прет в первых же словах клиента. В этом случае легче: ты хватаешь его за самолюбие и ведешь в тихое место, чтобы он побыл там, успокоился, вспомнил что-нибудь приятное из своей или чужой жизни. Если самолюбие скрыто, значит, оно сильно, иногда очень сильно, от этого абонент может быть скован, плохо контактен, мало коммуникабелен. Дай ему высказаться до конца, раскрыться. Помочь его скрытому самолюбию проявить себя. Выпустить пар из котла. Если же самолюбие патологично, пытайся установить ту норму, о которой мечтает сам абонент. Всякая патология стремится к норме. Может быть, стоит слегка задеть клиента, чуть-чуть обидеть его и посмотреть, как он отреагирует. Юмор — тоже подмога. Как только клиент рассмеется, он на пути к спасению. Юмор — кровь оптимизма.

— А если это смех сквозь слезы?

— А это, дорогуша, зависит от тебя. Слезы — высушить. Смеху — придать звучность. Пробуй. Дерзай. Ты за словом в карман не лезешь. Они все у тебя под руками. И еще, дорогуша, ты идешь только по голосу, так что учись распознавать голоса людей, как голоса птиц. Голос — это ритм, поскольку связан со слухом. А ритм — это жизнь, ее течение, напор. Понял? Например, в моем разговоре от имени инженера ты должен был по фактуре фразы определить, что во мне есть несознаваемая аритмия, и ты должен был выяснить, в чем она проявляется и как ритм привести в норму. Ты этого не сделал, так что тебе первый прокол. Дырка.