Борис Дышленко - Людмила

Околелов Феликс Алексеевич. Майор милиции, начальник отдела по борьбе с особо опасными преступлениями.

Солнце стояло в зените, а Кипила находился в верхнем ряду, но, клянусь, моя тень на мгновение упала на стелу и, достигнув верхнего ряда, накрыла его плоскую морду.

Я отошел от стелы, сунул руки в карманы и постоял так. Потом Краснодонским проспектом я поднялся к вокзалу, оттуда, перейдя привокзальную площадь, оказался на Партизанском, по лестнице поднялся на идущую над улицей террасу, там, где-то слева, и правда, мелькнуло уже существующее летнее кафе. Еще лестница, потом вверх по тропинке, дальше, то узкими, в один камень лесенками, то опять тропинками, то просто по крутому склону, цепляясь за кусты и даже карабкаясь, я взобрался на вершину горы и отдышался. Справа от меня и довольно далеко был виден санаторий, бывший «Всекопромсоветкасс», а здесь... Здесь мы когда-то с Прокофьевым прогуливали уроки и мечтали о том, как когда-нибудь, может быть, теперь... Внизу со всех сторон, с гор город стекался пестрыми улицами к невидимому за деревьями и домами Абасу. Я снова был в Гальте. Я сложил ладони у рта, и отсюда, отражаясь от склонов, разнесся над городом мой протяжный и гортанный тарзаний крик.

Сложенный пополам конверт с изображенной на нем хрупкой блондинкой и письмом внутри был со мной, во внутреннем кармане пиджака — я не рискнул оставлять его в пансионате. Гардероб моего соседа по номеру слишком напоминал мой собственный, а увиденный издали на харьковском вокзале человек походкой и манерами напомнил мне моего ленинградского преследователя. Я не заметил его на гальтском перроне, но это не значит, что его там не было. Конечно, и там, в Харькове мог быть кто-то другой, но... береженого Бог бережет.

Я не совсем понимал доктора: зачем ему понадобилось посылать двух человек по делу, которое вполне можно было поручить одному — и письмо, и техническую документацию в Гальт мог бы доставить один человек, — но вообще, здесь просматривалась некоторая система. Так препарат хранился отдельно от магнитозаписей и историй болезней, а здесь... Нет, это, в общем-то, было разумно, особенно на этой стадии, когда препарат поступал в серийное производство. Впрочем, я подозревал, что у Прокофьева здесь есть дополнительное поручение, но меня это не касалось.

Личные дела больше не держали меня в Ленинграде, и я согласился, хоть и ехал в этот город с некоторым необъяснимым страхом. Однако узнавание было таким, как будто это был просто город, курортный город, в котором я бывал прежде и вот теперь в очередной раз приехал сюда и все здесь знаю и буду опять-таки в очередной раз осматривать местные достопримечательности и пить минеральную воду и по вечерам гулять в парке и слушать симфонический оркестр в музыкальной раковине и заводить здесь неизбежные курортные знакомства, — в общем, я приехал сюда так, как будто это был уже не я.

Итак светло-серый не мелькал на перроне — вероятно, его здесь не было. По-видимому, его активность в Ленинграде была больше связана с Людмилой, чем с лекарством. И художники были его основной задачей, но какой? Почему-то Людмилу очень интересовало, знаком ли я с кем-нибудь из художников, и даже мне показалось, что она почувствовала облегчение, узнав, что я ни с кем из них не знаком. Почему это было так важно для нее? Теперь все это было далеко и далеко от меня. Последний художник, которого я видел, уже не был художником, и фамилия, которую он назвал была другая. Да, он уже не был художником, этот заросший до глаз бородой, сиволапый мужик. Да, сиволапый художник. Какой бред. Сиволапый художник. Короткопалые, темные, не то что бы немытые, а заскорузлые от повседневной физической работы руки рабочего: токаря или слесаря, скорей, токаря. Темные руки с навеки въевшейся металлической пылью. Элитарный художник с сиволапой идеологией — может быть, эта дисгармония и привела его на край ночи.

Я не попросил следователя (просто упустил из виду) узнать, кем Тетерин работал в колонии. Ведь работа токаря требует квалификации. Но мне тогда это просто в голову не пришло. Однако меня беспокоило, отчего это художники, не испытавшие, насколько я знаю, особенных нервных потрясений и до сих пор, в общем-то, вполне нормальные люди, этим летом один за другим вдруг стали сходить с ума. А кто, собственно, кроме Тетерина? Торопов? Тетерин, Торопов... Буква Т? Смешно — это не «АВС murders». В списке Иверцева нет такого разнообразия заглавных букв. Но оба из этого списка. И третий, на мой взгляд, нормальный, но, похоже, кто-то хотел свести его с ума. Этот «ангел смерти» носил ему психомоторный стимулятор, потому что — если верить следователю — именно от этой дряни человек совершает всякие безумства. Действительно, похоже, кто-то хотел свести его с ума.

Эта груда пустых бутылок в его мастерской... Бутылок из-под гаванского рома. Конечно, к нему могли заходить знакомые со своей выпивкой, если сам он не пил, но почему у всех его знакомых такое странное пристрастие к кубинскому рому, именно к этой марке «Havanna Club» — напиток не очень-то популярный в нашей стране. Нет, этот напиток — его собственный вкус. Может ли быть любимая марка спиртного у наркомана? Не знаю: может быть, в этой области для него все обстояло не так уж страшно. И ведь это было мое предположение, что он наркоман — его сестра только подтвердила его. Но что она может в этом понимать? Многие художники покуривают травку — это еще ни о чем не говорит.

«Да зачем тебе все это надо! — воскликнул я мысленно. — Для чего тебе тащить на себе этого разбившегося канатного плясуна? Теперь, когда ты потерпел окончательное поражение, и все уже позади».

Но наркотики... Наркотики, происходившие из этого города. С гальтского фармацевтического завода. Я подумал, что нужно будет поговорить с директором и, может быть, с главным инженером. С главным технологом — кто там еще. И узнать, кто здесь вел это дело, в котором был замешан Полковой. Дело с порошком и шведской порнографией. Дело, по-видимому, достаточно серьезное, если там дошло до стрельбы. Книга записей постояльцев пропала, может быть, была похищена. Надо будет поговорить и с этой дамочкой, администратором пансионата «Людмила», может быть, она помнит фамилию того постояльца. Хотя, если он записывался у Зигфрида, который мог и в тот раз замещать ее, то Ивана Ивановича Иванова было бы достаточно. За определенную мзду. Кто этот Зигфрид? Кто он администраторше? На Западе говорят «кузен». Может быть, и кузен. Он тоже мог стащить эту книгу. Если все это так. Не знаю, какие неприятности могут быть у администратора, потерявшего книгу. Могли и уволить. Но если уволили, можно найти. Я подумал, что это, в принципе, не мое дело, но следователь просил меня раскопать в Гальте, что будет возможно. Это было впереди, и я не собирался заниматься этим сегодня. Я вообще ничем не собирался заниматься сегодня.