Борис Дышленко - Людмила

Я встал, прошел среди ровных боскетов и, перейдя залитую солнцем площадь, вошел в широкую, прохладную тень колоннады. Удивительный город: в любую, самую изнуряющую жару стоит остановится под ближайшим деревом или просто перейти на теневую сторону улицы, и сразу воздух становится прохладным и свежим, таким же, как у кромки воды. Я немного постоял у классицистской балюстрады, покачиваясь с каблуков на носки и глядя на плывущие над короткими черными тенями редкие фигуры курортников.

Налево через площадь, за рядом острых кипарисов золотилось массивное здание Каптажа. Я подумал, не зайти ли мне выполнить этот священный для курортника ритуал, но отложил это — видимо туземец все еще был жив во мне. Я повернул направо и пошел параллельно центральной аллее над довольно широкой здесь, бегущей среди плакучих ив речке, где над искусственными порогами фотографы, как и в прежние времена, расставляли свои деревянные ловушки, лакированные ящики на шатких деревянных треногах, и смешно, что современные путешественники со своими фотоаппаратами все-таки попадались в них.

Вверх по течению речка сужалась, и здесь по одному из горбатых деревянных мостиков я перешел на другой берег и, поднявшись на огражденную низким бетонным парапетом асфальтированную аллею, пошел по ней в сторону музыкальной раковины, одной из них — не самой большой, в которой выступали гастролирующие симфонические оркестры, — а к другой (таких было здесь несколько), где устраивались представления для менее взыскательной публики: какой-нибудь мюзик-холл лилипутов, не слишком известная эстрадная певица и во втором отделении иллюзионист и акробатическая пара из местной филармонии. Иногда в дневное время какой-нибудь отдыхающий здесь же кандидат из «Общества по распространению научных знаний» растолковывал любознательным пенсионерам библейские противоречия или делился впечатлениями о внеземных цивилизациях — так было в мое время, и с тех пор, похоже, здесь ничто не изменилось.

На этот раз темой лекции были измененные состояния сознания, на самом же деле речь шла только о гипнозе. Не знаю, как для старичков, а для меня во всем этом не было ничего особенного, ни особенно впечатляющего. Все это я или читал, или слышал от специалистов, куда более серьезных чем этот косноязычный фокусник. На мой взгляд он выглядел не очень убедительно, и его речь с каким-то незнакомым мне провинциальным выговором тоже не внушала доверия, но я и не выразил желания участвовать в последовавшем за лекцией сеансе гипноза. Вышло несколько энтузиастов, среди которых была, наверное, половина симулянтов. Они особенно охотно выполняли все нелепые приказания, и я, в общем-то не поверил бы в его магнетические способности, если бы среди прочего он не показал классический трюк с «превращением человека в бревно». Этот малый, одетый несмотря на жару в светло-серую пару и даже при галстуке, позволил вытащить из-под своей спины табурет и остался лежать на двух оставшихся: на одном затылком, на другом каблуками. Я уже видел это фокус и прежде, и это, конечно, означало, что доброволец был и в самом деле загипнотизирован, а не притворялся, но потом я столкнулся с одним забытым мной феноменом. Гипнотизер приказал ему забыть после пробуждения, где находится выход с эстрады. И действительно, когда он разбудил этого человека, тот стал беспомощно тыкаться во все стороны, пытаясь найти ступеньки. Он подходил к краю эстрады, оглядывался, делал несколько неуверенных шагов, вправо, влево, но каждый раз, не дойдя до ступенек, возвращался — любопытное было зрелище. Конечно, я тут же вспомнил доктора Ларина, и его эксперимент с одним из его пациентов — этот самый голубой берет и так далее, и после сеанса задал лектору некоторые вопросы, в частности, можно ли внушить человеку ложные представления и оценки, зомбировать его так, чтобы он, услышав кодовое слово или получив условный знак, поступал определенным образом, возможно, во вред себе, и как долго может сохраняться в сознании пробудившегося от гипноза то, что было внушено во время сна.

— Я читал о таких случаях, — сказал я, — когда человек как бы существовал на разных уровнях. В общем, даже как будто это были два человека, и один не знал о существовании другого — может такое быть?

— Не совсем понимаю, что вы имеете в виду, — сказал лектор. — Хотелось бы поконкретнее.

— Хорошо, — сказал я. — Человек совершил преступление. Ему было сказано кодовое слово, и он участвовал в политическом убийстве, а после начисто забыл об этом, то есть просто не знал, что он это сделал. У него даже было другое имя для этого случая. Имя он тоже забыл. Потом однажды его загипнотизировали, и под гипнозом он назвал это имя и подробно описал свои действия. Это возможно?

— Думаю, это сказки, — сказал лектор.

Потом он стал рассказывать о лечении методом внушения от курения и алкоголизма, о том, что такое лечение требует повторных сеансов, но прежде всего доброй воли самого пациента, о том, что можно освободить человека от физической и психологической зависимости, а дальше он должен не возвращаться к дурной привычке.

— Но он делает это сознательно, — сказал лектор, — то есть для своей пользы. А сознательно действовать себе во вред...

— Ну, хорошо, — сказал я. — А внушить ложные представления можно? Мы только что видели, как человек не мог найти выход с эстрады. Насколько стойким может быть такое заблуждение?

— Не очень стойким, — сказал лектор. — Опять же, если помочь человеку избавиться от дурной привычки, это одно дело. Тут человек сам идет вам навстречу. А заблуждение... Он и без всякой помощи очень скоро сориентируется, потому что хочет от него избавиться. В данном случае найти выход. А потом, это частный случай: я вывел его с эстрады, в другом месте он уже не заблудится.

— Ну, а внушить ложный образ: например, чтобы он принимал одного человека за другого, скажем, друга за врага или наоборот?

— Принципиально возможно, — сказал лектор, — но это будет не стойкое заблуждение. Для стойкого заблуждения нужны повторные сеансы, а кто ж на такое пойдет.

— Еще один вопрос, — сказал я. — Может ли посторонний человек, не тот, кто внушил какие-то представления, разрушить результаты внушения?

Лектор отвечал на этот вопрос очень длинно и путано и вообще не на этот вопрос. Может быть, он просто меня не понял, и ему требовались какие-нибудь конкретные примеры, но я сам толком не знал, о чем я спрашиваю. Я только вежливо кивал, пока он говорил, и в конце поблагодарил, сделав вид, что мне все понятно.

Я подумал, что я действительно не знаю, о чем я спрашивал, и зачем мне нужно это знать. Иногда мне кажется, что я сам на другой стороне сознания, и если нужно кодовое слово, то как раз для того, чтобы я нашел выход. Но сейчас я думал не об этом: я снова вспомнил доктора и его эксперимент и пожалел о том, что не задал тогда этот вопрос ему, но мне в тот раз не пришло это в голову. Может ли кто-нибудь другой воспользоваться результатами его эксперимента? Ведь голубой берет мог быть тем самым знаком. Что, если кто-то еще знал этот знак или просто увидел, какую власть над художником дает ему этот журнал? Но зачем кому-то власть над художником? Кому вообще нужен художник в нашей стране?