Борис Дышленко - Контуры и силуэты

— Как! Это вы? — воскликнул он, когда я появился перед ним.

Он откинулся на стуле, вернее, вместе со стулом, так что едва не опрокинулся.

Я не понял, что означает его восклицание, вообще мне была непонятна его реакция. Я поставил свой кофе на стол и уселся напротив него. Некоторое время мы сидели молча, смотрели друг на друга: он с ужасом, а я просто так. Наконец я спросил его, кого он ждал.

— Я? — испуганно переспросил он. — Нет, никого.

Я сказал, что, видимо, он все-таки кого-то ждал или, во всяком случае, ожидал.

На этот раз он был не в малиновом пиджаке, был в черном. Конечно, ему нужно было соблюдать траур. Он попросил меня объяснить ему, что я имел в виду своим уточнением, но на мой вопрос, не угрожали ли ему, уклонился от прямого ответа, только спросил меня, почему я так думаю. Я сказал, что не думаю — просто спрашиваю, и задал следующий вопрос: как ему пришло в голову обследовать чердак.

— Я боялся, что будет покушение, — сказал он.

— Что заставило предположить?

Он стал врать мне, что ему звонили, вымогали деньги, угрожали, что убьют Ингу, если он не заплатит. Я спросил его, сколько, и он ответил, что десять тысяч. Десять тысяч долларов, уточнил он. Я сказал, что это неправда, и он долго смотрел на меня, не отрываясь, и во взгляде его были сомнение и тоска, но я ничего не говорил, и он сдался.

— Пятнадцать, — выдавил он из себя.

Я усмехнулся. Невесело, но усмехнулся.

— А теперь угрожают убить вас? — спросил я.

Он подтвердил.

— Неправда, все это неправда, — сказал я.

Я понял, что он понимает мои вопросы как вымогательство и пытается со мной торговаться. Однако я подумал, что телефонный звонок все-таки был, и он кого-то здесь ждет, видимо, из своей “крыши” — обыденная реальность нашей нынешней жизни. Но я был уверен, что до сих пор никто у него ничего не вымогал, он просто, как все бизнесмены, платил за покровительство, а теперь, после смерти певицы боялся, что с него потребуют отступного, может быть, за то, что вовремя не обратился к ним. Потому что, если бы рэкетом занялся кто-нибудь посторонний, менеджер должен был обратиться к ним, а не к охране, и они, используя свое влияние, верней, чем охрана оградили бы его от вымогательства. Разумеется, бандиты были раздражены, потеряв один из источников дохода, и теперь, но именно теперь, а не тогда, могли ему угрожать. И вот в разговоре со мной он стал торговаться, потому что решил, что убийство певицы — это игра его “крыши”. Мне было интересно, что заставило его так подумать, ведь по всем статьям бандитам было невыгодно убивать певицу. Видимо, было что-то такое, что опровергало это рассуждение. Вот интересно, что?

Так или иначе, а теперь он боялся своей “крыши”. Было бессмысленно спрашивать его, кто эти люди — все равно он бы этого не сказал, а кроме того для меня было совершенно очевидно, что убийство певицы не их рук дело, и конечно же, не было никаких угроз, а если они и назначили ему встречу по телефону, то для того, чтобы что-нибудь выяснить, личность охранника, например.

Да, сказал он, он сделал все, как договорились, то есть позвонил после того как Инга рассказала ему о плакате — ведь так договаривались, — и он попросил, чтобы прислали именно Бреннера — он ткнул пальцем в визитную карточку, — потому что лучше знать человека в лицо, все сделано было так, как договорились, и вот... Он тяжело вздохнул.

Я спросил его о плакатах: замечал ли он их раньше, до того, как покойная показала ему один. Он сгорбился при слове “покойная”. Да, сказал он, он их видел раньше, но по-настоящему забеспокоился только после того, как Инга показала ему тот. Он понял, что это не просто хулиганство. Они с Ингой довольно долго спорили, сообщать ли об этом в агентство. Она считала, что это просто пакостная проделка кого-нибудь из завистников, попытка лишить ее куража, а он убеждал ее, что в любом случае, даже просто ради ее спокойствия, ради того же куража стоит выяснить, чья это работа. Но потом, когда он обследовал тот чердак и нашел там винтовку, ему стало не по себе. Вот тогда-то он и позвонил в “Галифакс”, а там уже все и пошло.

Он замолчал.

Карточки лежали на столе, а инсценировка была идеей охранников, вовсе не менеджера или певицы, хотя они оба горячо поддержали ее — им все еще казалось, что это игра. Все это особенно понравилось певице — она, по словам менеджера, была просто в восторге. Еще бы, такая реклама! Можно было бы подключить к этому телевидение, но план взять убийцу с поличным появился позже, уже после того, как группа уехала, да и вообще, зачем привлекать лишних людей? Это всегда усложняет исполнение, появляется всякая несогласованность в действиях, хотя, конечно, это было бы очень эффектно.

Черная, очень четкая тень, плоская, как вырезанная картонная фигурка, появляется в светлом, почти белом прямоугольнике. На секунду застывает на экране. Сердце не бьется, и время остановилось, и тонкая, прочная нить протянулась над улицей — глаз в глаз. Сухой треск выстрела, и силуэт исчезает. Эффектно.

— Да, — сказал я. — Особенно, учитывая результат.

Молодой человек помрачнел и сник.

— А кто, вообще, пригласил телевидение? — спросил я.

Это было неизвестно. Что не агенты, это точно: агенты сами были неприятно удивлены, когда комментатор и вся его группа появились на чердаке.

Карточки лежали на столе, и на одной из них было напечатано:

На второй — то же самое, и внизу, помельче:

— Но ведь откуда-то он узнал это? — спросил я, пристально глядя на менеджера.

Менеджер побледнел. Я догадался, о чем он думает: это было то, что его “крыша” могла поставить ему в вину.

— Честное слово, это не я, — прошептал он. — Я понимаю: первое подозрение падает на меня, конечно, я — менеджер, реклама и тому подобное...

Беда в том, что комментатор подумал то же самое: реклама, менеджер хочет поднять престиж певицы, достал где-то винтовку...

— Так кто же ему сообщил? — спросил я. — Может быть, Инга?

— Исключено, — ответил он. — Она бы без моего ведома ничего не сделала?

— Тогда кто же?

Он только что-то простонал в ответ.

— Убийца, — сказал я.

Он отшатнулся, с ужасом посмотрел на меня.

— Убийца, — повторил я, — это сделал убийца.

Он с облегчением вздохнул. Наверное, он сначала принял “убийцу” на свой счет. Я смотрел на него. “Мы хотим одного и того же”. Воображаемая реплика из воображаемого диалога. Убийца придумал простой и удобный способ: он договорился с жертвой.

Кажется, до него это начинало доходить.

— Боже мой, — прошептал он, — Боже мой! Значит, мы все действовали по его сценарию. И Инга.

Да, очевидно, это было так. Убийца специально заранее оставил винтовку на чердаке. И на тот случай, если ее не обнаружит менеджер, он связался с комментатором. Он надеялся, что его захотят взять с поличным, но не хотел чрезмерного риска. После сообщения комментатора он был уверен, что охрана будет немногочисленной: вряд ли милиция станет охранять остывший объект. Но он предполагал, что засада все-таки будет, чтобы попытаться — чем черт не шутит — взять его на месте преступления. В общем, он написал сценарий, и все сыграли свои роли, но хорошо сыграли только двое: убийца и его жертва.