Борис Дышленко - Контуры и силуэты

Но она, напротив, убеждала его забыть об убийстве.

— Ты должен забыть об этом, — настойчиво убеждала она. — Только так ты можешь возродиться. Убеди себя в том, что это не ты делал это. Вернись в детство, вернись туда, где ты еще никого не убивал.

Вернись в детство, вернись в рай. Как сделать бывшее не бывшим? Если ты понимаешь, что нет пути назад, что все справедливо, что вообще так надо. Ведь только жертва знает, что она не картонная фигурка. Ведь только она чувствует, что это она. Я подумал, что если хочешь лечиться, то это единственное лекарство. Но тогда не нужно раскаиваться. Нужно отрешиться, доказать себе, что там нет личности, нет чувств, нет жизни — только мишень, вырезанный силуэт. Это другой человек. Его жизнь это его личное дело — не твое. Для тебя это только мишень — убеди себя в этом. Если ты хочешь излечиться. Но если ты наделишь его плотью и кровью, это будет твоя плоть и твоя кровь. Если ты наделишь его плотью и кровью — не стреляй, иначе... Иначе забудь о женщине и о своем рае забудь, потому что Рай, тот, подлинный, а не отобранный у других, возможен только через смерть. Свою.

Я поймал себя на мысли о том, что сам превращаюсь в психоаналитика и пытаюсь дать убийце совет, но это совет, как остаться убийцей.

А что еще посоветовать в наше время, когда профессионализм стал уже моральной категорией?

Итак, винтовку нашел менеджер. Он понял, что “действительно готовится” покушение. Так он ответил на вопрос. Телезрители, конечно же, не заметили этого, да и я не сразу заметил. Значит, певица рассказала ему о плакате. А вот комментатор упустил этот момент, не спросил, что значит это “действительно”. Если бы спросил, то мы, может быть, еще что-то узнали, но такая уж у него конно-спортивная манера, возможно, вполне осознанная — мало ли какой можно услышать ответ? Так или иначе, но оставив “действительно” в стороне, он задает совершенно никчемный вопрос о милиции: почему менеджер их не вызвал. Ежу понятно почему. Менеджер действовал совершенно грамотно, и не его вина, что все так получилось. Это охрана наломала дров — зачем им понадобилось приглашать этого болтуна? И он, наверное, приехал со всей своей командой на телевизионной машине, а это уже какой шум. Ну хорошо, допустим, машине с телевидения естественно приехать к дому певицы — это ладно. Но дальше, когда он вылез с этой винтовкой на экран, о чем он тогда думал? Не верил, что это всерьез? Может быть, решил, что это рекламный трюк, попытка привлечь внимание, используя для этого предыдущее убийство? Или просто, не задумываясь, вылез по своей привычке вперед, может быть, боялся, что кто-нибудь перехватит сенсацию. Нет, скорей всего, не поверил, решил, что это реклама, а никакого покушения на самом деле не будет. Не мог он свалять такого дурака. Потому что, если бы он поверил, он сам устроил бы такую инсценировку — уж дотерпел бы.

Так или иначе, а убийца был предупрежден. И так или иначе, а он пришел и закончил начатое дело. Для этого ему понадобилось убить также и охранника, но он на это пошел.

— Черт возьми! — воскликнул я. — Да это было ему только на руку. Он точно рассчитал, что будет эта инсценировка. Ну может быть, и не точно рассчитал, потому что в этом случае он должен был быть уверен, что винтовку найдут. А может быть, он и был в этом уверен, может быть, он на эту винтовку навел? Конечно! Сама винтовка и была приманкой. Без этого убийца никак не мог рассчитывать на то, что певица в нужный момент подойдет к окну. В том-то и была сложность, как ее выманить. Уличная драка, какой-нибудь крик или вот так, на винтовку.

— Мне показалось, что где-то я его видела: какое-то узнавание. Нет, этого не может быть.

— Чего не может быть?

— В какой-то момент как будто что-то мелькнуло. Это глупо, но мне показалось, что мы хотим одного и того же.

Воображаемые реплики из воображаемого диалога.

“Мы хотим одного и того же”. Убийца придумал простой и доступный способ, он просто договорился с жертвой.

Они знали друг друга, они стояли возле автомобиля и разговаривали, и жертве было известно, что это убийца, и было известно, что покушение произойдет, но так же было известно, что оно произойдет не здесь и не сейчас, но автор построил весь диалог на недомолвках, так, чтобы, несмотря на очевидность намерений, их нельзя было доказать. Убийца дружелюбно попрощался и пошел, лавируя среди медленно движущихся автомобилей, а жертва осталась стоять, глядя ему вслед.

Кадр сменился, и из плотной, суетящейся толпы выскочил взъерошенный молодой человек и с энтузиазмом баптистского проповедника провозгласил:

— Я расскажу вам о новой жевательной резинке “Дирол” без сахара, — я не сразу понял, что это рекламная заставка.

После нее пошел “Raid”, убивающий насекомых наповал, за ним “новое мыло “Safeguard”, потом

Так и сказали, что это — рай. Под пальмой валялся небритый небожитель и ленился достать кокос. Вместо этого вытащил из кармана пижамы шоколадку, содрал упаковку и отъел от шоколадки кусок.

“Мякоть сочного ореха и молочный шоколад”.

Интересно, кого отодвинули и сколько заплатили? Ведь время — его тоже можно вставить и переставить, отнять и отдать другому, время можно купить и продать, время — деньги. Тот, у кого оно в руках...

Оказалось, что ее дает телевизор “GAO 50”.

Риск, конечно, был велик, и работы прибавилось: нужно было отвлечь охранников — удалось только одного, — заново зарядить винтовку, прицелиться и выстрелить. И здесь, возможно, не все пошло по плану, и пришлось убить второго охранника, но выстрел становился стопроцентно точным. Конечно, все это необходимо было сделать вовремя. Нужно было точно знать это время, но об этом существовала негласная договоренность всех участников. И здесь опять возникает вопрос: кому принадлежит идея инсценировки? Уж не комментатору ли? Я подумал, что это вряд ли: если бы ему, то он не вылез бы прежде времени — дотерпел бы до следующего вечера, как бы ни зудело, не стал бы портить такой роскошный сюжет. Но с другой стороны, после его сообщения убийца не должен был бы приходить туда — он должен был предположить, что винтовки больше там нет. Значит, либо он, как и все остальные участники этой драмы, не слышал сообщения комментатора, либо... Либо он знал, что винтовка оставлена на чердаке. Если так, то откуда? Вероятней всего, от автора инсценировки. Однако менеджер сказал мне, что это была не его идея.

Для того чтобы встретиться с ним, мне пришлось прибегать ко всяким идиотским кинотелеуловкам. Это было как-то несолидно и даже смешно, но примерно так же несолидно, как быть героем, убийцей или убитым — все это выглядит какой-то игрой. Но не мог же я просто позвонить ему? Он бы не согласился встретиться со мной, как бы я ни назвался. Кроме того, я был уверен, что ему уже звонили и не хотел дублировать тех, кто мог это сделать, а выдавать себя по телефону за сотрудника угрозыска или ФСБ — чего там еще — было бессмысленно: он наверняка понимал, что в этой ситуации они не станут назначать ему неофициальную встречу, а если станут, то это ловушка. Прикидываться журналистом было бы уж совсем глупо — только журналистов ему сейчас и нехватало. Так что я просто поймал его в Концертном зале, предварительно убедившись, что знакомый мне “Форд-гранада” стоит там на стоянке — наверняка у него была доверенность на эту машину. Мне пришлось проникать туда авантюрным, именно тем несолидным способом, то есть прикрываясь от вахтерши снятым на улице возле Зала рекламным щитом — теперь даже в баню без пропуска не войдешь, — а потом оставлять этот щит на втором этаже, прежде чем идти разыскивать его. Заглянув в приемную директора и в режиссерскую, еще в пару мест, я нигде его не обнаружил и тогда спустился в буфет. Это было огромное помещение с низким потолком, отделанное черным пластиком и металлом по моде шестидесятых годов с шаткими столиками, за одним из которых он и сидел, пригорюнившись над кофейной чашкой.