Борис Дышленко - Контуры и силуэты

— Как? Что? — секретарша, или кто она там была, захлебнулась в каких-то странных звуках. — Как? Как? Повторите.

— Бреннер, — отчетливо выговорил я. — Это немецкая фамилия.

— Погодите, — она не могла отдышаться. — Я... Я знаю. То есть... Откуда вы говорите? — вдруг выкрикнула она.

— С Канарских островов, — сказал я. — Там — рай.

Я повесил трубку и некоторое время постоял в раздумье. Названная мною фамилия должна была вызвать в агентстве переполох, но это, в общем-то, и хорошо. Если они прочли заметку в газете, то, сопоставив ее со звонком, могут предположить, что где-то произошла утечка информации, а фамилия Бреннер, уже второй раз прозвучавшая по телефону, может быть воспринята как намек на то, что в агентстве есть кто-то, работающий на заказчика убийств. Собственно, я сам был в этом уверен, потому что кто-то же устроил через комментатора этот трюк с винтовкой. Так или иначе, там теперь неизбежно выйдет неразбериха, и они в любом случае насторожатся.

Я спустился по ступенькам и направился домой. Пора было включать телевизор.

А если вы увидите, что изображение стало менее ярким, просто возьмите тряпку и вытрите пыль с экрана.

В помещении находилось несколько мужчин и женщин. Они сидели за полукруглым столом (так называемым круглым), и перед каждым стояла табличка с именем и титулом. Мне неясна была тема передачи — какое-то политическое ток-шоу из тех, которые непонятно кому и зачем прокручивают в дневное время.

“Когда же еще? — подумал я. — И кому кроме таких, как я? Кто еще будет интересоваться такими вещами? Тот, кому это действительно нужно? Они пропускают это мимо ушей. В телевизоре все так устроено, что только незначительные вещи волнуют, как жизненно важные: какой-нибудь аргентинский сериал из жизни чернооких блондинок или жевательная резинка “Дирол” без сахара. Людям не хочется слышать о том, с чем они и так сталкиваются на каждом шагу”.

На этот раз, как я понял, разговор шел о реорганизации правоохранительных органов и об общественном контроле над борьбой с преступностью.

— Беда в том, что наше не устоявшееся общество живет сенсациями, — говорил редактор, худой и нервный молодой человек с темными, выпуклыми, очень пронзительными глазами и черными усиками. — В цивилизованных странах средства массовой информации муссируют любую проблему до полного ее разрешения, — настаивал он. — Будь то скандал в правительстве или сенсационное преступление, неослабное — подчеркиваю: неослабное — внимание телевидения и печати приводит к арестам мафиозных боссов, к отставке министров, а то и целых кабинетов. Известен даже случай импичмента. Похоже, что в нашей стране пресса не ставит себе иной задачи, кроме как развлечь публику. Скандалы в правительстве затухают, не успев разгореться, ход расследования любого преступления не освещается ни в печати, ни по телевидению — в результате создается впечатление, что они просто не раскрываются.

— Может быть, они действительно не раскрываются? — спросил пожилой господин в круглых очках, доктор социологии, как было написано на его табличке.

— Может быть, — ответил молодой человек, — но я думаю, более пристальное внимание прессы способствовало бы их раскрываемости. И больше членов правительства уходило бы в отставку, если бы своевременно не заминались скандалы.

— Но если они заминаются, — язвительно сказала молодая, красивая, строго одетая дама, — значит вы, господа журналисты, присвоившие себе горделивое название “четвертая власть”, на самом деле никакой властью не являетесь. Вы даже не пытаетесь обращаться к общественному мнению, не то что формировать его. Вы просто гоняетесь за жареными фактами — тогда на что вы жалуетесь?

— Во-первых, не знаю, какой дурак назвал нас “четвертой властью”, — резко ответил молодой человек, — во-вторых, именно жареных фактов нам и не дают. Вообще не дают никакой информации. На любой конкретный вопрос правительственный ли чиновник, милицейский ли чин неизменно отвечает: “Без комментариев”. Что это, тайна следствия? Но тогда она хотя бы по окончании расследования должна перестать быть тайной — она ей остается. Арестована преступная группа, общественность ждет какого-то продолжения — продолжения нет: ни свидетелей, ни потерпевших, ни эпизодов — ничего. Великолепная возможность спустить дело на тормозах. Происходит скандал — без комментариев. Потом мы узнаем, что герой скандала, не осужденный, но и не оправдавшийся, снова назначен на какой-то высокий пост. Народ в недоумении: перед ним какой-то Олимп с его богами, которым можно все.

— Вы хотите сказать, что вас не допускают к информации, и поэтому полиция по-прежнему находится вне общественного контроля? — спросила дама.

— Не только это, — ответил нервный молодой человек, — но и это тоже.

— Мадам произнесла слово “полиция”, — сказал пожилой господин. — Увы, у нас ее пока нет.

— Разве это не то же самое, что милиция? — спросила дама.

— Безусловно нет, — ответил пожилой господин и взглянул поверх очков на молодого человека.

Тот согласно кивнул.

— Милиция, — пожилой человек поднял со стола бумажку. — По определению Владимира Даля, это временное или земское войско; ополченье, ратники, народная рать. Полиция, по определению того же господина Даля, надзор за внешним порядком в общежитии; исправа. Есть разница?

— Это просто словоблудие! — воскликнула дама. — По своим функциям это то же самое.

— По функциям, — усмехнулся пожилой социолог, — по функциям, но не по принадлежности и не по положению. Милиция, как мы знаем, относится к Министерству внутренних дел и ему подчиняется. Ни Министерство юстиции, ни гражданская администрация не имеют над ней власти. Милиция никоим образом не зависит ни от общественности, ни от закона — только от своего министерства. Поэтому никакое давление на нее со стороны общественности невозможно. И милиция, — продолжил пожилой господин, — имеет возможность никак не информировать общественность о ходе расследования преступлений, под предлогом тайны следствия, в то время, как на самом деле никакого серьезного расследования просто не ведется.

— При советской власти роль общественного надзирателя выполняла партия, — заметил дотоле молчавший незаметный человек среднего возраста, тоже в очках и тоже доктор, но только доктор права — хорошо или плохо она это делала, — продолжал он, — это уже другой разговор, но она все-таки контролировала деятельность правоохранительных органов, и раскрываемость преступлений была несравненно выше.

— Конечно, когда частная жизнь была полностью прозрачной, — сказал молодой человек, — и потом, больший процент преступлений составляли преступления, по сути дела, таковыми не являвшиеся. Например, преступлением считалось быть безработным.